Эркин Мукашев: ...и кажется, что я — антенна

    Загадочен механизм успеха! Двинулись невидимые колесики — и «Танец под дождем», написанный три года назад, — уже горячий шлягер. И целых полгода держит градус, не спускаясь ниже пятой строки на песенных хит–парадах. Похоже, бум озадачил и самого Эркина Мукашева, автора и исполнителя этого музыкального наваждения.
    —Бывает же такое, когда не самое любимое ваше детище почему–то попало в ухо, задело какую–то струнку у населения — все! — пожимает он плечами. — Во всех кафешках именно “Танец...” крутят...
    Хотя песен он написал не счесть. Для группы “Элес”, для Адиля Чекилова, Жылдыз Осмоналиевой, Асель Турдалиевой, Светланы Назаренко, группы “Великий дворник”, для местной “Фабрики звезд” — “Там девушка одна, самородок, можно сказать, — Джийдешка...”.
    В историю создания “Танца...” Эркин не вдается: вдохновил “объект обожания”.
    Мой собеседник — композитор, певец, музыкант, в последнее время живет в Алматы. В родном городе по контракту с группой “Великий дворник”.
    — Раньше я был солистом группы “Элес”, но ушел.
    — Почему?
    — Знаете ведь известную истину: дважды на одну вершину восходить неинтересно. Мы Бишкек, как говорят музыканты, “схавали”. И я уехал в Алматы, занимался тем же самым — писал песни, уже для казахов.
    — Наши певцы огорчаются, что контракт в соседней стране обязательно включает условие — “стать казахом”, скрывать, что они кыргызы. Вы тоже выдаете себя за казаха?
    — Нет! Всегда говорю, что я кыргыз. А вот супруга у меня казашка.
    — Тоже из шоу–бизнеса?
    — Нет, Шолпан работает в банке, директор департамента корпоративных отношений американского “City–bank”.
    — То есть вы “туда” женились?
    — Да, но гражданства у меня еще нет.
    — Собираетесь его принимать?
    — Придется, когда гражданства нет, проблем много.
    Патриотизм должен быть, считает мой герой. Он явно гордится тем, что иссыккулец.
    Песни Эркин пишет лет с пятнадцати.
    — На Иссык–Куле начали?
    — Нет, там мои корни, а родился я во Фрунзе, закончил тринадцатую школу. У нас был известный район такой — Турусбечка, тогда в столице их было два, наш и Дзержинка, тринадцатая и шестая школы с традициями старыми.
    Увлекались битлами, “Deep Purple”, Роллингами.
    — Все это подвигло вас писать песни?
    — Это потребность, наверное. Как дышать. Иногда даже не думаешь сочинять, жизнь такая интенсивная, проблем куча. Сидишь где–то, а оно само... Такое ощущение, что ты антенна, а сверху тебе запускают какие–то посылы...
    — Ни с того ни с cего?
    — Песни большей частью рождаются в результате встречи с кем–то. В любом случае это девушки, не обязательно твоя любовь. Просто встретил хорошего человека и тебе хочется оформить музыкально свои впечатления.
    Стихи он тоже пишет сам. Но поэтом себя не считает.
    — У поэтов–песенников бывает так: один куплет выскочил, и ты должен второй, третий куплеты сделать. И нет их. Высасывать из пальца, получится не песня, а... Если первый куплет хороший, он дальше должен раскачиваться, эволюционировать. Нередко просишь кого–нибудь помочь. Потому что это как в шахматах: болельщикам со стороны все видно гораздо лучше, чем игрокам.
    — Многие ваши тексты — плод совместного творчества?
    — Да. Бывало просил Аллу Розвадовскую: “Не лезет ничего в голову, помоги мне”. Адилю Чекилову последнюю песню писал, “Колыбельная” называется, в конце супруга Адиля помогла. Светлана Назаренко, я для нее много сочинял, иногда спрашивала: “Эркин, можно я подправлю?”. Я отвечал: “Конечно!”.
    — Даже если это испортит текст?
    — Тогда, разумеется, возражал!
    Детство его было музыкальным: занятия в Шубинке по классу фортепиано, песни под гитару в дворовой беседке. Он пел свои сочинения и был душой компании. На профессиональную сцену пришел гитаристом. Играл в известных ансамблях “Наристе”, “Семетей”.
    — А в 85 году мы собрали группу “Элес”, теперь уже легендарную. Получилось так. Наши каскадеры в Москве, Усен Кудайбергенов, другие приехали к нам: “Почему везде есть эстрадные коллективы, известные в СССР — “Ялла”, “Гунеш”, “Арай”, — а у нас нет? В чем загвоздка?” Да в том, что тех обеспечивало государство. А у нас денег нет. Тогда наша ассоциация каскадеров дала ба–альшую по тем временам сумму и без процентов. Собрали “Элес”. Раскачивались, раскачивались. И в самый пик уже, четыре года назад, один из участников группы погиб, и все разъехались. Сейчас все в крутых коллективах. Нурик в “Бангоре”, Решетников Сергей с Батырханом Шукеновым работают в Москве. Батырхан ушел из “А–Студио” и взял к себе Сергея. Соколов Сергей сейчас в Эмиратах…
    Эркин ушел из “Элеса” в 1990: закончил политех и думал, что будет работать по специальности — строителем. Запала хватило года на три, пока не понял: “Не мое это все!”.
    — Как музыканта занесло в политех?
    — Родители сказали: занимайся чем хочешь, но принеси и положи нам диплом, и мы успокоимся.
    О “корочках” института искусств дома слышать не хотели.
    — Мама говорит: существует два вида психов — одни лежат в психушке, другие занимаются шоу–бизнесом, — объясняет Эркин.
    Композиции он не учился. Песни пишет “интуитивно”. Кумиром всегда был Пол Маккартни. “Я на его песнях вырос”.
    Возрос он и на хорошей литературе: одно время мама заведовала библиотекой, и любознательный юнец перечитал весь закрытый, “блатной” отдел — пытался понять Фрейда, читать Кафку, Камю, Сартра. “Сейчас перечитываю: со временем начинаешь по–другому осмысливать”.
    — Я Айсулу, дочери от первого брака, написал вот такущий список, что читать, какие картины и фильмы посмотреть. Она у меня студентка в КНУ, на втором курсе, будет востоковедом, учит японский язык.
    Отношения между поколениями неформальные. Папа даже ездит с Айсулу на дискотеки
    — Вам интересно?!
    — Нет, честно говоря, не люблю тусовок. Бываю по необходимости: и за дочку спокоен, и нахожусь в курсе новинок современной музыки. Нужно знать, что слушает молодежь.
    — Чтобы учитывать конъюнктуру? Много для вас значит мода в музыке?
    — От нее не убежишь. Нужно просто найти грань между творчеством и коммерцией. Тот, кому это удается, уже попадает… ну, это слово, может быть, плохое — угождает. Надо прямо по лезвию идти — это конъюнктура, коммерция, а здесь искусство. Но нельзя идти на поводу у публики. Человека должно воспитывать искусство. У меня много знакомых канадцев с Кумтора, они слушают хорошую музыку — не музыканты, технари! Может, на уровне государства их так воспитывали? А у нас часто посредственные музыканты собирают полные залы. Они даже в чем–то потакают струнке вульгарной.
    — Есть у вас рецепт воспитания вкусов?
    — Постоянно усложнять музыку. Группа “Арай” — это сейчас полностью состав группы “А–Студио”, исполняла очень сложные вещи. Они прекрасные музыканты, играют джаз–рок. Их никто не понимал. Они осознали: чтобы быть востребованными, чтобы их слушали большие аудитории, а не узкий круг знатоков, нужно играть ближе к попсе. Но у них попса качественная, все эти песни — “Джулия…”. Это коммерческая сторона: чтобы на их концерты ходили, чтобы заработать деньги, нужно чуть упростить. А потом уже постепенно опять усложнять.
    — Вы играете в кафе…
    — Нет, в центре отдыха “Агат”.
    — Пытаетесь воспитывать тех, кто в зале?
    — Честно говоря, чаще играем популярные российские хиты, но немало и моих песен исполняет наша группа “Атрау”. Публика даже не слушает, ей нужен ритм, она приходит потанцевать. Но вот в Чикаго есть небольшой ресторан Maxvinis, крутой, где все время играют джазмены с мировыми именами. Такие асы не любят стадионов: в маленькой аудитории есть контакт со слушателями.
    Своей нишей Эркин считает эфир: “Авторадио”, “XXI век”.
    — У нас группа студийная. Но раз в три месяца как хорошая тусовка — мы туда. Там все люди, с которыми я работал: Адиль Чекилов, Актан, Ырыс, Гульнур, те, кто покрепче. Обычно если знаешь, что они выступают, значит, будет нормальный звук, нормальный свет.
    — Что для вас сегодня самое трудное?
    — Какой–то не то что застой, но хочется новых горизонтов. Открыть, приподняться и дальше увидеть. Я раньше работал музыкантом, потом мне стала интересна звукорежиссура, пришел на КТР. Дошел до звукорежиссера высшей категории, ушел. Начал делать музыкально–развлекательные телепередачи. Их было три: “Аладдин”, “От и до”, “Меланж”.
    — А что вам интересно сейчас?
    — У меня младший брат художник. Но ушел в бизнес. И я рисовал, правда, карандашом, пастой. Сейчас хочу попробовать писать маслом. Расспрашиваю Азамата о красках. Смотрю картины в галерее. Мне интересна техника, хочу ее понять. Я раньше считал — взял краски и давай… Когда сам попытался — оказалось, не так это просто. Помните Айвазовского картины? Все говорят: там море и море. А художник думает технически — что вот этого цвета, лазурного, невозможно добиться. Как он его достиг? Из каких компонентов собрал?
    — Как, по–вашему, то, что вы пишете музыку, отразится в ваших картинах?
    — Конечно. Однажды Паваротти сказал: по голосу, пению он узнает, что человек читает, что думает. У меня тоже такое ощущение: человек поет, и я знаю, чем он дышит. Как, помните, в “Калине красной”: “Мурзилку” читает и носом дышит”.
    — Эркин, вы в филармонии выступали, разъезжали по заграницам, получали награды на конкурсах, фестивалях. Когда болтают под вашу музыку, жуют, дымят, бывает тяжко?
    Помолчал.
    — Неприятно бывает.
    — А как вы после этого восстанавливаете душевные силы?
    — Я счастливый человек. Мне много не нужно — чашка кофе и пианино. И вся негативная информация уйдет. Плюс душ, вода тоже все смывает.
    — Любите воду?
    — Очень. В первый раз, когда меня отец бросил в воду, на Иссык–Куле, я сразу поплыл. А знаете, у меня собака, бультерьер, страшно воды боялась! Мы с братом взяли ее купаться. Договорились: я поплыл и сделал вид, что тону. Пес метался по берегу, выл, тянул братишку за штаны. А тот лежит. Тогда пес нырнул и поплыл ко мне. С тех пор воды не боится. Люди, бывает, предают, но собаки никогда.
    — Эркин, что общего у вас с женой–“банкиром”?
    — Знаю, у нее цифры, цифры, цифры. Но в душе она романтик. Познакомились мы здесь, она работала в “Демирбанке”. На свой день рождения она с компанией пришла в ресторан, где мы играли. Когда я увидел ее… Ведь бывает такое: если ты сейчас не познакомишься, упустишь, потом будешь всю свою жизнь жалеть! Ее все время поздравляли с днем рождения. Она подошла к нам: “Можно я спою?”. Села за пианино, спела, сама сыграла. Все, я… Представляете, как это подойти к ее компании, сказать ей: оставьте телефон, я хочу вам позвонить, просто сказать слова какие–то… Подошел, когда они расходились: “Вы можете оставить свою визитку?” Подруги: “Шолпан, ты что? В чем дело вообще?”. А она: “Да, хорошо, вот визитка”. И телефон написала сверху — домашний. Это она перетащила меня в Казахстан. Алматы стал для меня вторым родным городом.
    — Если бы вы освоили живопись на хорошем уровне, смогли бы бросить музыку?
    — Зачем бросать? Я зимой катаюсь на горных лыжах много лет. Играю в футбол в выходные. Эти удовольствия можно совместить.
    — У вас есть еще хобби?
    — Музыка — и работа, и хобби, и все. Люблю телевизор с хорошим фильмом, хорошими актерами. Люблю читать. Есть несколько настольных книг, которые перечитываю от корки до корки. Одна из них “Двенадцать стульев” Ильфа и Петрова. Я там каждую фразу знаю.
    — Эркин, контракт в Бишкеке закончится, и вы уедете?
    — Хозяин кафе “Агат”, Бакыт Зарлыкович, весной хочет запустить новый проект, ресторан–концерт. Поставить хорошую аппаратуру, устраивать выступления живых групп — местных, алматинских, люди устали от фонограмм. Если он это сделает, можно работать здесь.
    Зоя Исматулина.
    Фото Владимира Воронина.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/8470/