Загадка знака Манаса

    (записки кинорежиссера)
    Только когда мне перевалило за 60, я окончательно понял, что вся моя творческая жизнь так или иначе прошла под знаком Манаса. Впервые я увидел рисунки о герое киргизского эпоса “Манас” в далеком детстве. Отец привез из Москвы только что красочно изданную книгу в красной обложке, так называемый “сторублевый” “Манас”, и я надолго прилип к ней, увлеченно разглядывая картинки художника Петрова. Это был 1946 или 1947 год. Я еще не умел читать, но в этой книге меня поразили кыргызские лица, как теперь понимаю, другой, для меня романтической, эпохи, а сами герои показались по–настоящему величественно значимыми, под стать героям и духу времени только что окончившейся Великой Отечественной войны. Позднее, когда кыргызская волна кинорежиссеров–шестидесятников начала побеждать на престижных кинофорумах высшего разряда, многих иностранных критиков удивляло, откуда молодые ребята из далекого Кыргызстана набрались духу штурмовать высоты мирового кино. В то время даже появился термин “киргизское киночудо”. Не знаю как другие мои коллеги, но я думаю, у меня была внутренняя смелость, скорее всего от чувства причастности к нашему великому эпосу и его героям.
    Любовь к эпосу “Манас” толкнула меня сделать сорок лет назад дипломную работу — документальный фильм о жившем в то время в городе Фрунзе знаменитом сказителе эпоса “Манас” Саякбае Каралаеве. Гигант казахской литературы писатель Мухтар Ауэзов его называл не иначе как “Гомер ХХ века”! Мне посчастливилось больше года общаться с Саякбаем–ата. Мне было 23 года, когда состоялось наше знакомство. Многого я тогда еще не понимал и действовал, скорее, по интуиции. Большинство моих вопросов к аксакалу были наивными, а моментами, может быть, и глупыми. Так мне сейчас кажется с высоты своего возраста. Сегодня с великим манасчи я, конечно, говорил бы на другие темы и задавал бы другие вопросы, на которые мог бы ответить только он сам, по всей вероятности, один из ПОСВЯЩЕННЫХ кыргызов в тайну Манаса.
    Тем не менее, несмотря на свою незрелость, у меня все же ума хватило расспросить Саке, как он стал манасчи. И он рассказал мне любопытную историю, которой я вначале особого значения не придал. Я тогда был в плену книжных понятий, в частности одного из исследователей эпоса “Манас” академика Жирмунского. Он писал, что многие среднеазиатские акыны свои певческие способности объясняют воздействием на них во сне святых. А Саякбай Каралаев мне поведал тоже о сне, в котором к нему явились высшие иерархи киргизской мифологии. Как примерный советский студент, воспитанный на историческом материализме, я, конечно, этот рассказ не мог сразу же принять на веру. Понадобилось время, чтобы я в мыслях вновь и вновь возвращался к сновидению Каралаева, пытаясь разгадать феномен старого манасчи. Так о чем речь? Какая загадка вот уже сорок лет не дает мне покоя? А суть вопроса в следующем. Вариант эпоса “Манас” Саякбая Каралаева самый объемный и составляет более полумиллиона поэтических строк! Все это запомнить или вызубрить невозможно. Сказать, что это полная импровизация и Саякбай Каралаев является автором эпоса (даже своего варианта), тоже нельзя, так как основной сюжет Манаса и его герои нам известны по рукописи XVI века “Маджмун–ат–Таварих”. Каким образом Саякбай Каралаев передавал нам в течение полувека свой вариант эпоса, если это не феноменальная память? (Смею заверить, что у Саке была обычная память и он иногда забывал и путался в датах и деталях своей собственной биографии!) И если это не авторская поэзия?
    Сам Каралаев, например, объяснял свои феноменальные способности ВНУШЕНИЕМ СО СТОРОНЫ, ВОЗДЕЙСТВИЕМ на него ВЫСШИХ ДУХОВНЫХ СИЛ киргизской мифологии — БАКАЯ И МАНАСА!
    Чтобы не быть голословным, передаю его подробный рассказ, запомнившийся мне в свое время до мельчайших подробностей.
    “Я родился в обычной бедняцкой семье на берегу Иссык–Куля, в аиле Акєлєн. Мать родила меня недоношенным, наступив босой ногой в горах во время сбора дикой смородины на змею. К 17 годам я ни о каком Манасе и не думал. Рос обычным аилским пареньком, и если у меня были какие–то творческие способности, то только на уровне сочинения примитивных аилских частушек. Однажды во время священного для мусульман месяца Рамадан (орозо) я поехал в Кочкорку, чтобы подзаработать там пением жарамазана (колядок). Успех превзошел все ожидания. Я заработал 19 царских рублей! Это большие деньги. Учтите, в то время на один царский рубль можно было купить целого барана! Возвращался домой через лес в урочище Орто–Токой. Сейчас на том месте водохранилище. Ехать дальше, глядя на ночь, было бессмысленно, и я решил заночевать на опушке леса. Расседлав, привязал коня возле большого валуна. Ночью проснулся от чувства голода. Открыл глаза, смотрю и удивляюсь. Оказывается, в сумерках я не разглядел, что коня привязал не возле валуна, а рядом с прекрасной, белоснежной юртой, через щель входа которой наружу пробивался свет. Недолго думая, я подошел к этой юрте, заглянул вовнутрь. Там сидела красивая женщина, и вся середина юрты была устлана достарханом со сказочно обильной и красивой едой, о какой я раньше и не мечтал. Женщина, приветливо улыбнувшись, жестом руки пригласила меня к достархану. Обрадовавшись, я переступил порог юрты, но, вспомнив о своих цыпках на босых ногах, в смущении остановился у входа. К тому времени я все еще ходил босиком, без всякой обуви. У меня даже сыромятных чокоев не было, так мы бедно жили.
    Но женщина ободряюще улыбалась мне, и я, преодолев робость, на коленках пополз к достархану. Только протянул руку, чтобы взять из руки жены Манаса Каныкей (о том, что это она, я потом догадался) большое кесе с кумысом, как вдруг раздался оглушительный грохот, поднялся ураганный ветер, и мне в страхе пришлось выскочить из юрты наружу. То, что я увидел снаружи, напугало меня до смерти. Передо мной гарцевали на конях великаны–всадники, головами упираясь в небо. Из ноздрей их чудо–скакунов временами вырывалось жаркое пламя, а у самого грозного батыра, возвышавшегося в центре, в глазах сверкали молнии. Это был непобедимый Манас. Но в тот момент я еще не знал, кто передо мною. И тут старик с седой бородой до пояса, сидевший на коне рядом с Манасом, вдруг закричал на меня: “На колени, сукин сын!” (Чєгєлє, иттин баласы!). А я давно уже стоял на коленях, потому что земля ходила ходуном и удержаться на ногах было невозможно. Но чтобы Бакай (а это был он, Багу — могучий Отец Вселенной — Ааламдын Атасы!) не подумал, что его не слушаются, я лег ничком на землю. Тогда седобородый старик сошел с коня, зачерпнул деревянной миской песок с земли и поднес к моему рту, мол, давай, ешь. Я зубы стиснул, отвернулся, всем видом показывая, что не собираюсь ему подчиняться. Тут Отче наш — Кыргызский Ата нахмурился, взял мою голову, с силой повернул к себе и, глядя в глаза, сказал: “Ты должен проглотить то, что я тебе даю. Потом ты будешь прославлять Манаса. Открой рот, не бойся”. Я разжал зубы, и Бакай высыпал содержимое миски мне в рот. Помню, как горячий песок обжег мне язык и небо, а горло сдавил спазм. Честно признаюсь, хотелось с честью выдержать испытание, и я попробовал проглотить все сразу, одним махом, но не получилось. Песчаный комок застрял у горла, не давая дышать. Из глаз слезы льются ручьем, смотрю на Отца Бакая, вижу, как он сердится, а с собой ничего не могу поделать. Тогда грозный старик стал древком камчи проталкивать песок мне в горло. В какой–то момент я решил, что мне пришел конец. Казалось, еще немного — и мое горло разорвется на части, а кнутовище камчи проткнет мое тело насквозь! Мысленно примирившись со смертью, я, теряя сознание, сделал последнее усилие над собой и все–таки проглотил песок. И тут песчаная масса превратилась во что–то сладкое, обволакивающее все мои внутренности приятным теплом. Позже, в 1920 г., когда я в составе добровольческого отряда армии М. В. Фрунзе попал в Бухару и там впервые в жизни попробовал мед — асаль, то сразу вспомнил “сладкий песок”, проглоченный мною из щедрых рук Отца Бакая.
    Когда очнулся, Бакай мне говорит: “Завтра, на выезде из Орто–Токоя, ты встретишь сарта с двумя баранами: белым и черным. Это твои жертвенные бараны. Не скупись, отдай хозяину баранов все заработанные в Кочкорке деньги и отправляйся домой. Там этих двух барашков зарежь для аилских стариков и попроси у них благословения во имя служения духу великого и непобедимого Манаса. Затем учти, у тебя на полгода пропадет голос. Не бойся, впоследствии твой голос станет лучше: громким, звучным и неутомимым”.
    Сказал и исчез. Утром просыпаюсь, оглядываюсь вокруг, думаю, что за чертовщина мне приснилась — конь мой привязан у большого валуна и нет никаких следов сказочной юрты Манаса, как нет и следов от копыт коней всадников–великанов! Умывшись в ручье, отправился в дальнейший путь. На выезде из Орто–Токоя, там, где сейчас створ плотины, на повороте дороги из–за скалы мне вдруг навстречу выходит сарт, который гнал впереди себя двух баранов. Причем один баран был черный, а другой — белый. Я обомлел. Не знаю, что произошло со мной, но все деньги из бельбака (поясной платок. — Прим. Б. Ш.) я вывалил сарту на руки без всяких разговоров. Тот, конечно, сильно удивился и поспешно убежал, пряча мои деньги на ходу. Видимо, подумал, что я ненормальный. Дома, как мне наказывал Отец Бакай, в тот же день я устроил угощение для наших аилских стариков. Дармовщинку все любят. А наши старики не были исключением. Они с удовольствием съели моих жертвенных барашков, потом, сытно икая, благословили меня, хотя было видно, что не все поверили моему сбивчивому рассказу о явившихся мне во сне Бакае с Манасом.
    Наутро я лишился речи. Шевелю языком, а ничего сказать не могу. Мои домашние стали коситься на меня. Через неделю пришлось покинуть родной дом — на меня все в аиле стали показывать пальцем, а некоторые мальчишки бросать камни. Да и сам я стал чувствовать, что постепенно схожу с ума. Ушел в горы, питался чем попало: корнями растений, иногда зайчатиной, если удавалось поймать в расставленные силки песчаных толаев. Так прошло шесть месяцев. Однажды утром просыпаюсь, как будто от шума проносящегося где–то горного селя. При этом меня всего трясет и так сильно, словно я припадочный. Оказывается, у меня открылась речь, но остановить поток бурных, рокочущих слов не могу. Слова льются из меня неудержимо, о чем пою, разобрать не могу. Понятны только отдельные слова о Манасе. Перепугался я, бросился домой. Там отец схватил камчу и изо всех сил стал лупить меня по спине, пока я не остановился. Так я стал манасчи…”.
    Не верить Каралаеву я не могу. Он был честный человек, со мною откровенен, не хитрил и не лукавил. Проверить рассказ его каким–то образом, например, организовать расследование его полугодового молчания в 1912 г. среди стариков–односельчан, я не догадался, потому что напоминаю, я к этому рассказу отнесся несерьезно, исходя из бытовавшего тогда идиотского принципа: “Этого не может быть, потому что не может быть!”. Однажды в 1995 г. известный ученый и философ Аскар Чукутаевич Какеев, будучи министром образования, науки и культуры, подарил мне турецкое издание варианта эпоса “Манас”, записанное В. Радловым со слов неизвестного манасчи в 1896 году и изданное впервые в 1913 году в Берлине на немецком языке. Так вот этот текст, ранее малодоступный широкому читателю, меня крайне заинтересовал тем, что неизвестный манасчи поведал Радлову об объеме эпоса “Манас” длиной в шесть месяцев (!) Что это за сакральные ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ, знакомые мне по индоевропейским мифам и легендам? Тут я вспомнил туркменского ученого Аразбая Ураева, который убеждал меня, что имя Манас имеет отношение к древнеарийской легенде о первочеловеке. По моей просьбе Ураев даже написал небольшую статью для Кыргызстана, где попытался расшифровать эпизод рождения Манаса как сложную древнеарийскую поэтическую мифометафору. Статья была напечатана в “Слове Кыргызстана”, но широкая общественность ее не заметила. По крайней мере никаких дискуссионных публикаций в нашей прессе она не вызвала. А жаль. Ураев, оказывается, был прав. Он практически указал правильное направление поисков этногенеза, первоосновы “Манаса”. А, не распознав первоосновы, фундамента одного из древнейших литературных памятников на земном шаре, как можно рассуждать о самом содержании эпоса, подвергшемся в течение тысячелетий колоссальному давлению Времени и возможным деформациям?!
    Стоит также заметить, что, памятуя о версии происхождения эпоса, высказанной Мухтаром Ауэзовым, я много лет потратил на поиски реального исторического прототипа нашего героя эпоса, но не нашел. Кроме кагана Манаса, правившего Хазарским каганатом в IX веке н. э., в истории северного полушария каких–нибудь заметных личностей с таким именем или похожей на нашего эпического героя судьбою нет. Ни Чингисхан, ни Модэ–хан, ни Елюй–даши, ни Ли–Лин и т. д. не подходят. Есть девичье имя Манасия в Индии и река в Гималаях, правый приток Брахмапутры. И т. д. и т. п. Про город Манас в Синьцзяне не говорю, он всем известен. Что же за такая личность Манас, о которой в реальной истории ничего не написано, но во славу которого тем не менее был создан океаноподобный эпос? Даже великий Потрясатель Вселенной Чингисхан не удостоился такого внимания от степных и горных аэдов необъятной Азии? Двадцать лет назад путевые заметки великого художника, ученого — философа, знаменитого исследователя Азии Николая Константиновича Рериха, где он написал, что сказочную страну Шамбалу следует искать у киргизов Куэнь–Луня, заставили обратить мое внимание на Тибет, начать искать следы Манаса не на Алтае, Саянах и Енисее, а на величественных просторах Гималаев.
    С 1923 по 1928 год прошлого столетия Н. К. Рерих совершил несколько трудных, опасных для жизни, но в тоже время удивительных по значимости экспедиций в неизведанные глубины Центральной Азии. Одной из главных целей Николая Константиновича были поиски загадочной, затерянной в горах Тибета Стране Снегов, священной страны Шамбалы, где якобы живут бессмертные люди — мудрецы–махатмы. Н. Рерих, к сожалению, этой таинственной страны не нашел. Он не мог в то опасное время обойти все горы Азии. Но мечта найти Шамбалу осталась.
    Благодаря великому русскому исследователю мы узнали о существовании наших соплеменников на Тибете. Куэнь–Лунь (Северный Тибет) — горная система, вдвое превышающая по территории наш Тянь–Шань. За годы существования Кыргызского государства мы мало чего знали о своих куэнь–луньских собратьях — сведения о киргизах КНР, полученные комплексной киргизской археолого–этнографической экспедицией в 1953 г. (Я. Р. Винников, С. М. Абрамзон) в результате опроса в Тянь–Шаньской (ныне Нарынской) области так называемых “откочевников” — выходцев из территории современного СУАР, были скудными и для большой науки мало применимыми. Исследования киргизских ученых в советское время касались в основном только территории бывшего Советского Союза. 14 лет независимости, увы, тоже никак нас не продвинули в сторону не то чтобы исследования, а хотя бы знакомства с тибетскими киргизами. Следует учесть, что сообщение Н. Рериха о тибетских киргизах подтверждает также известный географ Станишевский, рассказавший в свое время Саулу Менделевичу Абрамзону о проживающих в Ладаке (Западный Тибет) киргизах. Нет у нас вообще никаких сведений о так называемых “санджуйских” киргизах. Не является ли населенный пункт Кыргызджангал (“джангл” с анг. — “джунгли”. — Прим.
    Б.Ш.), расположенный рядом с границей Кашмира, одним из центров расселения санджуйских киргизов? В свете последних находок китайских археологов в песках Такла–Макана (мумии европеоидов, 4 тысячи лет до н. э.) тибетское направление для изучения проблемы этногенеза киргизов представляет сегодня для широкой общественности Кыргызстана и, не исключено, для мировой науки чрезвычайный интерес.
    Дело в том, что загадочная Шамбала описана не только в многочисленных трудах буддийских богословов и тибетских манускриптах “дзонпо”, но и в киргизском эпосе “Манас”. Как известно, главные персонажи героической эпопеи: Манас, Семетей, Сейтек не умирают, а “кайып болуп кетет” (превращаются в духов). Только в конце трилогии, после воцарения на земле мира и справедливости, они оживают (выходят из состояния сомати по Мулдашеву?) и вместе со своим народом кочуют по счастливой стране, где–то среди гор.
    Мое более чем сорокалетнее изучение великого эпоса “Манас” привело к удивительной, на мой взгляд, гипотезе — открытию: истоки рождения эпоса “Манас” (точнее, культа Манаса, давшего толчок к созданию в течение последующих тысячелетий главного эпоса киргизов) принадлежат к периоду создания древнейших на земном шаре литературно–религиозных памятников, таких, как Веды, Авеста, Махабхарата, Библия, шумерский Гильгамеш! Оказывается, слово “Манас” — одно из древнейших понятий и мировых символов. Сейчас без специального исследования трудно говорить о какой–то датировке появления понятия “Манас”, хотя имеющиеся некоторые доказательства позволяют уже сегодня утверждать о его чрезвычайной древности.
    Нам, современным киргизам, хорошо известно слово “асман”, означающее “небо”. Например, “радугу” мы называем “асан–їсєн”. Слово “ас” знакомо нам и отдельно звучащим. Если мы хотим что–нибудь “подвесить”, то говорим “ас”. Существует даже киргизское племя, хорошо известное в исторических хрониках — “ас”, “азы”, “азыки”. Чтобы расшифровать древний смысл слова “асман”, имеющее прямое отношение к слову “манас”, мы можем обратиться к трудам известного французского ученого Жоржа Дюмезиля, крупнейшего специалиста ХХ века по индоевропейской мифологии. В книге “Мифы и Боги индоевропейцев” (Georges DumеIzil “ Mythes et Dieux des Indo–EuropеIens ”, Flammarion, Paris, 1992) он пишет, что “аса” у доисторических арьев (ариев) (составивших по ходу развития человечества основу всех существующих на земле индоевропейских народов. — Прим. Б. Ш.) означало “небо”, “космический порядок”. Под словом “ман”, “мана”, “багу мана” арьи понимали “человек”, “первочеловек”, “благое”, “благая мысль”, “земля”, “жизнь”, “энергия земли”. “Асман”, по их древней вере, являлся Вертикалью (лучом ал — святым), соединяющей глубины космоса с центром планеты Земля. “Манас” для древних арьев был символом духа, благоденствия, благополучия. Я думаю еще и линией “горизонта земли”, а возможно, и линией “хребтов белоснежных гор”, как бы подвешенных в мареве воздуха (если смотреть на горы со стороны долины)! Еще выдающийся русский ученый Окладников писал о знаке “крест”, как самом древнем знаке, священном символе доисторической цивилизации! Да, речь идет о том самом “кресте” (по–древнетюркски — ас, аз, адж, хадж, отсюда, наверное, мусульманское ажылык — паломничество к святому месту; возможно, изначально к кресту на горе), который впоследствии использовали христианские первосвященники в качестве главного символа христианской веры. И крестное знамение “Во имя Отца, Сына и Святого духа” было произнесено за тысячи лет до появления Иисуса Христа и его евангельских апостолов. Потому что “крест арьев”: АСМАН (вертикаль) — МАНАС (горизонталь) следует расшифровывать как: “АС — Отец (космос), МАН — Сын (земля) и МАНАС — Святой Дух (абстрактное производное от слияния “космоса и земли”, расположено на линии сердца и груди, обиталища “души”). Между прочим, первые слова русской православной молитвы звучат вполне по–киргизски (древнетюркски): АС ЭСИ (Хозяин Неба — Отче Наш) на небеси, да святится имя твое!
    (Окончание. Начало на 10–й стр.)
    В ГималаЯх есть гора Кайлас (в переводе на русский — Гора–Крест) — и поныне самая священная гора индуистской религии, а у подножия ее находится не менее знаменитое и священное озеро Манасоровар. Так вот, гора Кайлас украшена гигантским, природного происхождения КРЕСТОМ! Скалы вершины горы расщеплены так, словно сам небесный Бог — АЛЛА сотворил это необыкновенное чудо. С незапамятных времен (может быть, 10 или даже 20 тысяч лет тому назад) к этой священной, почетной Горе — главной Возвышенности (на древнем и современном кыргызском языке — Тєр) приходили верующие паломники (манаси, манахи?) и обходили 108 раз Гору Креста и озеро Манас (по–киргизски — АЛАС — ТЄР (позднее АЛЛАТЄР), то есть ГОРА СВЯТОГО КРЕСТА (давайте вспомним древнее киргизское заклятие: Алас–алас ар балакеттен калас! — Святой крест, святой крест (свят–свят) убереги и защити от всякой нечисти, напасти!). Возможно, там и в те давние времена возникли хорошо знакомые сегодня в русском языке слова церковного обихода, такие, как “алтарь” — почетное место для Бога (по–киргизски — АЛЛАнын ТЄРЇ), “монастырь” — уединенное место для общения с Богом, объект паломничества — духовного поклонения (по–киргизски — МАНАСтын ТЄРЇ). Теперь необходимо сказать несколько слов об этимологии слова “алла”, “аллах”. Оно тоже имеет древнеарийские корни и, по мнению ряда ученых, вышло не из арабского языка. Скорее всего, слова “алла”, “аллах” пришли на Ближний Восток с шумерами, откочевавшими 5 или 4 тысячи лет назад до н. э. из Ариана Вейо (Арианского простора) (ныне пустыня Такла–Макан) в район Двуречья (Мессопотамию). Найденные китайскими археологами в прошлом году в местечке Черчень пустыни Такла–Макан белолицые мумии доисторического периода позволяют предположить, что пустыня Такла–Макан более 10 тысяч лет до н. э. была цветущим краем и на берегах Внутреннего Моря обширная территория, окольцованная со всех сторон хребтами гор БОГА — АЛЛА–ТОО (Гим–аллай, т. е. Чон–аллай, потом Тянь–Шань (Небо–горы) (перевод на китайский киргизского названия АЛЛАнын ТООлору, далее Алтай, тоже ГОРЫ БОГА (Алла–тоо–таг–тау–тай), получила развитие древнеарийская цивилизация. Я думаю, что этноним “ар”, “арьи” и древнетюркский (протокыргызский) “эр” — “муж”, “герой” — одно и то же. Скорее всего, так себя называли народы, сформировавшие свою необыкновенную цивилизацию в центре Азии, когда земной шар был повсеместно затоплен водами всемирного океана, а впоследствии покрыт льдами Малого Ледникового Периода. Что послужило причиной Великого Исхода прототюрков — эрьев из своей колыбели — Ариана Вейо? Скорее всего, из–за трансформации климата (глобального потепления) на Земле. Внутреннее Море высохло, сказочная земля (Шамбала?), где на свет появился Первочеловек — Манас, к 5 тысячелетию до нашей эры превратилась в пустыню, которая нам сегодня известна под названием “Такла–Макан”.
    Обратимся к цитате, взятой из статьи “Дороги, которые ведут не в ту степь” азербайджанского историка Алекпера Алекперова. “…В то же время славянское слово “дух” это синоним тюркского “кут”— “душа/светлый” (этот закон в лингвистике именуется метатеза. — А. Алекперов). Из слова “кут/душа/светлый” производны германские “гот”, а также “God, Got” в смысле Бог (сравните протокыргызское “багу”, означающее “милостивый”, “растящий”, “воспитывающий”. — Прим. Б. Ш.). Детерминант “ал”, употребляемый арабами в качестве определенного артикля, а также индоевропейцами в качестве определения (например, “nature/natura” и т. д.) означает не “ал/рука”, как это предполагает (писатель) Мурад Аджи (стр. 216, “Европа, тюрки, Великая степь”), а восходит к тюркскому “ал/свет” (свят), откуда происходит понятие “Божий Дух” (ср. семитские Эл (Eloh/Ilah/Allah)”.
    От себя добавлю — культовое слово “Ал — лА” — не простое слово, а как многие священные слова, перевертыш, двухконцовое и может читаться как слева направо, так и справа налево. Как луч света, который может быть направлен и сверху вниз — “манна с неба”, то есть ман — аса, и снизу вверх — мольба (душевный посыл “ал”) к верху, к небу.
    Кто из современных народов сохранил слово “манас” в культовом значении? Думается, ответ один: сегодняшние киргизы. Только киргизский этнос имеет такой обширный, называемый некоторыми исследователями “океаноподобный” памятник “Манас”! Суть не в объеме, хотя это тоже немаловажно. Важна глубина философской мысли, масштаб героев и событий, охватываемый в эпосе. И, конечно, процесс движения истории мира из неолитической древности: только в “Манасе” говорится о дрейфе континентов, климатических изменениях на земном шаре, исчезновении целых народов и племен. Но, что интересно, кроме “Манаса” у нас есть еще так называемые малые эпосы: “Коджоджаш”, “Эр–Тєштїк”, “Курманбек”, в которых также при внимательном рассмотрении текстов можно увидеть корни древних мифологий и верований, рассказанные древним поэтическим языком метафор. Их, по–моему, можно смело отнести к жанру “азиатской античной трагедии”. Между прочим, киргизская антика отличается от древнегреческой. Но это отдельная тема, и об удивительной специфике киргизской античности можно будет поговорить в другой раз.
    В качестве аргумента о древности символа и понятия “Манас” я хочу обратить внимание читателей на один предмет, которым мужчины — киргизы пользуются постоянно и летом, и зимой, с незапамятных времен. Речь идет об обыкновенном калпаке. Оказывается, киргизский головной убор не просто бытовой предмет, который можно смять, засунуть в карман, или просто–напросто выкинуть, а с глубокой древности несет в себе важный культовый смысл. (Помню, как в детстве я удивлялся, почему моя бабушка так настойчиво требовала у меня: эчкачан баш кииминди жоготпо! — никогда не теряй свой головной убор!) Во–первых, калпак всегда белый, как снежная вершина Священной Горы Алас Манаса! Во–вторых, на калпаке со времен седой старины обязательно изображается Святой Крест — знак МАНАСА! И выкройка калпака также всегда делается в форме Равностороннего Креста! Думается, после всего вышесказанного нет смысла объяснять, почему киргизы у себя на головном уборе изображали “Крест Манаса”. Конечно, в знак приверженности к древней “МАНАСИАНСКОЙ ПРОТОРЕЛИГИИ”, которая, между прочим, по ходу развития человеческой цивилизации дала много тысяч лет тому назад толчок для появления ныне существующих ЧЕТЫРЕХ ОСНОВНЫХ МИРОВЫХ РЕЛИГИЙ: БУДДИЗМА, ИУДАИЗМА, ХРИСТИАНСТВА И ИСЛАМА!!! И еще киргизы свой калпак носили в качестве “оберега”. Наши предки верили, что “знак Алас Манаса” всегда “защитит и сохранит” их.
    Также мы можем теперь объяснить, почему традиционное жилище кочевников — юрта имеет круглую конусообразную форму, и почему наши давние–предавние предки всегда делали отверстие вверху юрты (тїндїк) круглым и на фоне неба изображали “Алас (святой крест) Манаса”? Заметьте, всегда только КРЕСТ! Я за всю жизнь никогда в конструкции “тїндїка” не встречал других не крестообразных композиций, каких–нибудь шестигранников или восьмигранников. В связи с чем я предполагаю, что адепты манасианского культа поклонялись “лучу света — алу”, как египетский фараон Аменхотеп (Эхнатон), муж прекрасной Нефертити, который под влиянием жены вздумал отменить многочисленных старых египетских богов и заставил всех поклоняться единому культу — Богу Атону (Отко — Ата) — Солнцу в виде луча света из круглых отверстий на потолке святилищ, чем вызвал гнев всесильных египетских жрецов и, в конце концов, был коварным образом умерщвлен. Между прочим, фигура Нефертити вызывает у специалистов–египтологов и по сей день большой интерес. Многое в ее судьбе загадочно: она не египтянка и прибыла в страну неизвестно откуда. Так, может быть, она была потомком выходцев из легендарной Ариана Вейо, ревностная монотеистка, поклонница “манасианского” культа? Может быть, именно из–за приверженности к культу Манаса, как Нефертити, древние енисейские киргизы пострадали от жестокого тюркского кагана Тоньюкука (Тонукєк), который высек в назидание потомкам на каменной стеле целый рассказ об истреблении инакомыслящих киргизов. (Вроде русских старообрядцев, которых после Церковного Раскола сжигали живьем в лесных скитах!) При моем глубочайшем уважении к Л. Н. Гумилеву я все же считаю, что главной причиной нападения на киргизов послужил религиозный конфликт между тенгрианцами (тюркский каганат) и манасианцами креста (енисейские киргизы), а не только желание расстроить тройственный союз северных племен, как утверждал выдающийся советский историк. Именно религиозной нетерпимостью можно объяснить ту жестокость, какую обрушил на родственное по языку племя тюркский каган, когда целый народ, от мала до велика, был безжалостно уничтожен глубокой ночью в трескучий мороз. Известно, что обычно кочевники начинали все военные действия весной, когда появлялась трава для подножного корма лошадям. А тут в нарушение всех традиций войны и набегов тюркский каган направил свою армию против киргизов зимой, когда снега, согласно орхонской надписи, было “с высоту копья”. Видать, этот боевой эпизод в жизни каганата имел немаловажное значение, раз такому событию посвятили отдельное большое каменное послание. Не исключено, именно из–за своего монотеизма, приверженности Единому Богу, к непонятному для других соседних народов древнему, доисторическому культу, киргизы страдали во все времена, подвергаясь как минимум раз в сто лет геноциду. Последнему крупному и по масштабам трагическому репрессивному действию киргизы, на мой взгляд, подверглись в период с XIV по XVI век н. э., когда под тотальным давлением могулистанских правителей, времени “прибивания арабской чалмы к голове”, наш народ принял цивилизованную религию (ислам). То есть это тот период, когда киргизское сопротивление новым, окончательно утвердившимся в мире религиям было окончательно сломлено, и киргизские племена вынуждены были полностью отказаться от прежних обычаев и верований. Предположим, были изменены обычаи захоронения киргизов. Не исключено, что до исламизации киргизы, например, сжигали своих покойников на вершинах гор по зороастрийскому обычаю, или по обычаю ряда горных племен севера Индии и Тибета оставляли тела мертвых на вершинах гор на растерзание стервятникам. В эпосе “Манас”, например, зафиксировано характерное для того переломного времени раздвоение: главного героя Манаса хоронят в пещере (по тибетскому обычаю), а в привычной, с мусульманским боковым подкопом (казанаком) могиле — двойника — “тул”, изготовленный из тополя. Такой странный обряд в эпосе объясняется тем, что шесть братьев–нечестивцев Манаса могут разграбить его могилу. Объяснение, надо признаться, несколько натянутое, так как по законам драматургии противники Манаса могут с таким же успехом разграбить и пещеру. Данный эпизод существует в эпосе не потому что “Манас” не совершенное произведение с точки зрения канонов драматургии, а скорее всего, от вынужденной нестыковки древней версии Манаса с позднейшим XIV–XVI века новоделом, исправлениями в эпосе. Возможно, изменением обычаев объясняется отсутствие следов тянь–шаньских киргизов в археологических раскопах на территории современной Киргизии до XVI века?
    Рашид–ад–Дин в своей знаменитой хронике уделил особое внимание фактам сопротивления исламизации монголов тюрко–монгольскими нойонами. В частности, один из них по имени Кєкєтєй, не согласившись с принятием в XIV веке ислама Газан–ханом, взбунтовавшись, откочевал со своим народом–племенем от границ Рума (Византии) на берега Сыр–Дарьи в места близ современного Ташкента. Не является ли рашид–ад–диновский Кєкєтєй, историческим прототипом Кєкєтєя — отца Бокмуруна из эпоса “Манас”? Даже ограниченное изучение по персидским и арабским источникам (но без халтуры) этого трагического двухсотлетия позволило бы прояснить многие туманные места истории тянь–шаньских киргизов и некоторые гипотезы получили бы документальное подтверждение или оказались бы несостоятельными. В том, что такие документы существуют, я нисколько не сомневаюсь, так как Центральная Азия средних веков была ареной важнейших мировых политических событий и военных столкновений. Это было время, когда еще не были сделаны великие географические открытия и торговые пути не были перенесены на море, в обход нестабильной Азии.
    Но вернемся к Шамбале, и она, судя по некоторым документам, в виде схожих мотивов присутствует в древних верованиях киргизов. Вот что, например, записал шведский путешественник Свен Гедин в 1895 году в своей объемистой книге “В сердце Азии”: “…Мустаг–ата (гора на китайском Памире (7546 м.). — Прим. Б. Ш.) считается священной горой. Киргизы становятся на колени и творят молитву, когда проезжают мимо или еще только завидят ее издали (здесь и далее курсив. — Б. Ш.). Там покоятся 72 святых; уверяют даже, что эта гора громадный “мазар” или святая могила, в которой между другими лежат и Моисей, и Али. Последний, почувствовав приближение смерти, предсказал окружающим, что когда жизнь покинет его, с неба явится белый верблюд и унесет его тело. Действительно, по смерти святого мужа явился белый верблюд, взял его на спину и поспешил на Мустаг–ату. В то, что там почивает и Моисей, киргизы также верят незыблемо и нередко даже называют эту гору “Хазрет — и — Муса”, то есть “святой Моисей”.
    В Суу–баши киргизы рассказывали, что одному старому “ишану” удалось много веков тому назад взойти на гору. Он нашел там озеро и речку, на берегу которой пасся белый верблюд. Был там и сад, в котором росли в изобилии сливы и расхаживали старые люди в белых одеждах. Ишан вкусил плодов от одного сливового дерева, и тогда один старцев подошел к нему и сказал, что счастлив он, не пренебрегши плодами, — иначе и он, как другие, был бы обречен вечно оставаться на горе. Когда ишан вернулся к себе, у него осталось только смутное воспоминание…”
    Что привлекло меня в заметках С. Гедина? Первое: отношение к Горе как к святыне, как к объекту поклонения. Рассказ о Мустаг–ата сильно сдобрен традиционной мусульманской мифологией, хорошо нам знакомой по легендам на юге Кыргызстана, и представляется позднейшим напластованием на древний религиозный обычай. Поклонение Горе как объекту религиозного культа среди современных тянь–шаньских киргизов почти не осталось. Например, Сулейман–гора сегодня в Оше не воспринимается как единое религиозное начало. А вот глядя на форму АЛТАРЯ в русских церквах, где без всякого напряжения фантазии узнаваем силуэт Горы, мы можем предполагать, что прототюрки–эрьи–славяне, придя в причерноморские степи, унесли с собой из просторов Центральной Азии ОБРАЗ ГОР БОГА — АЛЛА–ТЁРЯ. К слову замечу, сегодня этническая принадлежность древних скифов–саков–славян–русов, кажется, не вызывает особых споров. Многие российские ученые уже признали тюркские корни полян, существование тюркского каганата на юге современной России и то, что Киевская Русь была тюркским государственным образованием. За неимением места не привожу книги и фамилии авторов. Они сегодня хорошо известны в России.
    Второе: в киргизском предании, записанном Свеном Гедином более ста лет тому назад, говорится о неком месте около вершины (или среди ледяных вершин), где есть чудесное озеро, сад, речка и живут там убеленные сединой мудрые старцы. То же самое говорится и в “Манасе”, но только там, среди сверкающих льдов, простирается широкая зеленая долина с многочисленными войлочными юртами и пасущимися на приволье бесчисленными стадами. Даже воздух этой сказочной страны удивительно ароматный, а весь окружающий мир наполнен чувством всеобщей гармонии: например, жаворонки вьют свои гнезда на спинах овец. Что–то знакомое видится в описании этой картинки киргизской Шамбалы. Где ее я видел? Потом вспомнил: так во всех дешевых ресторанах послевоенной Киргизии наивные самодеятельные художники изображали облик нашей социалистической Киргизии. Раньше я не придавал значения тематике таких самоучек–художников, бывало, иронизировал по молодости лет, а теперь понимаю, что они изображали, сами не ведая, древнейший культ “счастливой страны, которую мы потеряли десятки тысяч лет тому назад”. Или она, ШАМБАЛА, все еще существует? И она находится в пределах ареала проживания киргизских племен? Потом, неужели миллионы людей в Азии и по сей день убежденные в существовании Шамбалы, заблуждаются?
    Для этого имеется смысл киргизским ученым и исследователям поехать на Тибет, найти там наших затерянных родичей, поговорить с ними, узнать, существует ли у них легенда о Манасе? И в какой форме, если она, конечно, есть?
    Болот Шамшиев,
    кинорежиссер, народный артист КР и СССР, лауреат Государственной премии СССР.
    8 мая 2004 г.
    P.S. Предвидя некоторые вопросы, хочу сразу оговориться: никакой политики в моей гипотезе нет. Ниспровергать мировые религии не собираюсь. Не собираюсь также призывать киргизов поклоняться кресту, а русских называться, например, киргизами. Прошло много тысячелетий, и мир тысячу раз изменился. Мне было интересно найти свое объяснение знаку “крест”, не дававшему издавна мне покоя, а также слову “манас”, существующему в санскрите и в топонимике Гималаев и Восточного Туркестана. Потом мне еще с первой публикации книги Абрамзона “Киргизы” запал в голову тезис о месте якобы прародины киргизских племен в Восточном Туркестане. Сегодня я пришел к мысли, что все кыргызские племена, в разное время отмеченные в истории (енисейские, алтайские, тянь–шаньские, алайские, памирские (мургабские, сары–кольские), куэнь–луньские, санджуйские, лоб–норские (?) и т. д.), являются автотохтонными, то есть местными и никогда полностью (без остатка) не перекочевывали с одних гор на другие. Известно, что киргизы (и не только они) кочуют в основном по “вертикали” — из гор в долину и обратно, а не по кругу. Скорее всего, киргизские племена погибали и снова возрождались на своих местах, и по степени своего участия в мировом процессе иногда появлялись в исторических хрониках. Для подтверждения данного тезиса обязательно надо съездить к тибетским киргизам, развивавшимся последние три–четыре столетия изолированно от тянь–шаньских киргизов. Тем более, кажется, что в XIV–XVI веках они не перешли, как мы, в лоно цивилизованной (“упакованной” многочисленными обрядами и ритуалами) религии.
    В отношении этнонима “кыргыз” я теперь склоняюсь к мнениям тех авторов, которые считают, что он произошел от слова “кыр” — хребет, гряда (гор). То есть огузы, живущие на хребтах гор: кыр–огуз, кыр–гуз, кыр–гыз. Согласно некоторым источникам, хорошо нам известные киргизские племена, например, солто, в XVI веке н. э. проживали по нашим меркам в крайне отдаленных местах, таких, как Аксай, Арпа, Атбаши. Но это так кажется на первый взгляд. Если рассматривать Восточный Туркестан (всю таримскую котловину) как цивилизационный центр, то нынешняя Нарынская область для тянь–шаньских киргизов окажется самой близкой к этому центру. Так что все горы “Алла”, окружающие таримскую котловину до Лоб–нора с юга и Саян с севера, возможно, в течение последних нескольких тысячелетий были заселены племенами горных динлинов, которых соседи называли одним общим именем — огузы, живущие на хребтах гор — кыргызы.
    И еще. Мое объяснение знака “крест” и движение этого знака в истории цивилизации человечества раскрывает древнейшие корни ЕДИНОБОЖИЯ в России. Смею утверждать, что СВЯТОЙ КРЕСТ в России существовал задолго до так называемой христианизации Руси князем Владимиром. Русские, как и киргизы, являются хранителями ПЕРВОВЕРЫ и никогда не были язычниками–идолопоклонниками и, простите, не прыгали, как идиоты, целыми днями голыми через костры. Это все досужие выдумки невежественных (а может, и недобрых) историофилов. Просто древнеарийский культ с помощью греков князь Владимир цивилизовал согласно требованиям того времени. Это было, скорее всего, политическое решение. Мода на государственном уровне существовала и в X веке. Вполне возможно, на разных витках русской истории тот или иной правитель включая Петра Первого и сегодняшнего Путина, были озабочены “пробиванием окна в Европу”. Можно теперь с уверенностью говорить, что святая вода в русских православных церквах — есть древнейший арийский (эрьский!) обычай, кстати, зафиксированный на многочисленных каменных изваяниях — балбалах от Тихого океана до Дуная. И набирали святую воду (по–настоящему святую воду, а не сегодняшний эрзац!) древние русские монахи — манаси в Гим–АЛЛАях, из озера Манаса. И крестились они, макая два пальца в священную воду (старообрядцы были правы), глядя на величественную вершину Манаса — АЛЛАТЁРЬ — ГОРУ КРЕСТА! (Прошу не путать крест со свастикой. Свастика появится позднее, как стилистическое и смысловое развитие креста.) И несли боголюбы драгоценную воду в сосудиках за тридевять земель через небесные перевалы по своим хижинам, окропляя с ВЕРОЙ в СЧАСТЬЕ — БАГУ–БАКЫТ (БОГ) все для себя дорогое: членов семьи, близких родных, соседей по общине, жилища, пашни, домашний скот. Потому что, уважаемые читатели, МАНАС и есть ВСЕ ЖИВОЕ НА ЗЕМЛЕ ОТ БОГА НА НЕБЕ! Оомин–Аминь!

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/7611/