Живые и мертвые

    Гнездилище всякой нечисти — такое определение не у пятачка возле загса и даже не у базара столичного. Место — самое что ни есть святое (должно быть). Кладбище.
    Читатели замучались — куда только не обращаются по поводу вандализма на Северном кладбище. Всё — вопли в пустоту. Год от года только хуже.
    Мы поехали на место.
    У ворот присела бабуля.
    — Своих навещали?
    — Брат у меня здесь, — отвечает Лидия Петровна. — Черт–те что: воды нет. Даже руки не помыть. Так бы хоть в бутылке взяла…
    — Все в порядке на могилке?
    — Слава Богу, памятник с 60 года стоит, не задели пока. А вот у соседей…
    Идем по аллейке. Две женщины с ведрами возятся — памятники обмывают.
    — Вы откуда? — пытливо смотрят на нас. — Из газеты? Да где ж вы раньше были?! Где вы были осенью, зимой? Когда приезжали с самосвалами, во–от такие деревья рубили! На памятники падали… Ох, сколько мы воевали… (голоса у них дрожат).
    — Смотрите, вот тут столик должен быть, вот тут цепи сняли полностью, — ведет нас Галина Адамовская. — В январе деревья вывозили. Ой–ой, сердце кровью обливается. С каждым годом варваров все больше. А вот дерево поджигали. Ну кому такое в голову может прийти? Памятник завалили, оградку помяли… А вы на седьмую аллейку пройдите, посмотрите, какой ужас! Всю вырубили. Говорят, гробы не из чего делать. Это что ж — из деревьев, что на костях выросли? Санитарную чистку надо делать — но ведь не гниль рубят! Цветы ни дня не стоят — мы уже про это молчим. Мелочи. Тут чего только не делается. И часы с меня снимали, и за мной гонялись.
    — Четвертый год здесь работаю, ничего хорошего не видел, — уверяет охранник Николай Бочкарев. — Да тут почти каждый день что–нибудь случается, варваров валом. Столы–стулья вытаскивают. Раньше хоть цветмет один принимали (латунные буквы сдирали), а теперь все подходит, все подряд тащат. Пойдемте, покажу.
    Экскурсия — вдоль забора. Тут же натыкаешься на чей–то опустошенный умелыми ручками кошелек. Повсюду — стаканы, бутылки разбитые, челюсти бараньи и мешки с отбросами.
    — Это еще недавно убирали, — замечает Николай.
    То и дело попадаются пирамидки с крестами, прислоненные к забору. Этакие ступеньки для лучшего перемахивания грабителей и иже с ними.
    — Отсиживаются тут, бывает, — соглашается сторож. — В этом году одного поймали, удалось. Сидит уже.
    Перекинуты через кирпичную кладку каменюги на веревках. Ну а с той стороны — красота на них держится: ковры какие–нибудь, всякие полочки болтаются торгашеские.
    Навстречу — шпана с рогатками. Те, что постарше, мигом через забор — светиться желания нет, иначе встреча с “несовершеннолетним” инспектором станет вполне реальной. Мелюзга довольно лыбится и позирует в камеру. А затем с воплями и песнопениями шарахается по кладбищу, залезая на тополя. Думаете, интересу для они променад здесь устраивают? Интересу, интересу! Мы со счета сбились, высматривая уже разобранные оградки. Приходи да выдирай из земли спокойненько, неси куда хочешь. Минимум затрат по времени, да и вообще всяких.
    Идем дальше. Из–за ограды отчетливый запах прикладбищенских чебуреков, а тут под ногами — совсем другой. Повара–то от производства не особо отрываются, приспичило — на картонку сходили. А ее уж с глаз долой перекинули.
    — И любовниц сюда водят, — сокрушается Николай. — Говорю тебе! И костры жгут.
    А вот та самая седьмая аллея виднеется. Вдоль — сплошные пни, не обхватишь некоторые.
    — Кто рубил?
    — Контора наша. На гробы — делать–то не из чего.
    Колонки стоят сухие.
    — Краны испорченные, чинить некому, — объясняет наш сопровождающий. — Только в шести–семи местах работают, меньше половины. Воду за неделю до Пасхи включили. У нас же наводнение всегда тут — из трубы льет так, что могилки топит. Вот мы и включаем только по необходимости. А отремонтировать денег нет. Бывший директор ушел, четыре миллиона оставил в пролете. Не знаю, украл–не украл. Просто было — а теперь не стало.
    — Девушка, подождите! — окликает снова Галина Леонидовна. — Вот к бабушке сходила. А там все ветками закидано — и не поймешь сразу, откуда. А там ведь внутри оградки береза росла. Внутри! И спил свежий — пару дней всего ему. Глиной замазали, чтоб незаметно было. И решетку покорежили. Ну раз промышленная заготовка теперь на кладбище, хоть технику привезите, чтоб аккуратно было. Вот у мужа была — он знаменитый журналист был, Григорий Адамовский. В ТАСС работал, в “Комсомольце Киргизии”… Первые КВНы делал… Люди до сих пор его помнят, а уже тридцать лет прошло. А тут такое безобразие (она рыдает). Когда такое творится — все горькое всплывает. Я свое горе еще не выплакала. Со мной такая истерика была, я так кричала. Как в мясорубке ограду перемолотили у соседей. Дрова “Дордою” продают. Сколько могил порушили, сколько памятников поваляли… Нет будущего у этого государства, нет. Я им, сторожам, говорю — это ж ваша история! Тут такие люди лежат! Лущихин — вывел киргизскую тонкорунную… Другие академики — они же страну поднимали. А на их могилках побоище сделали. Мусор раньше тракторами вывозили. Сейчас поджигают и уходят. А что там сгорит, неважно.
    Что добавишь к этой боли? Кто возьмется за присмотр святого места? Сторожа не справляются. Есть в городе конный патруль, вроде бы созданный для того, чтобы в подобных местах порядок был. Да вот увидишь его разве что на параде. Впрочем, мертвые сраму не имут. А живые…
    Татьяна Орлова.
    Фото Владимира Пирогова.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/6533/