Дренаж

    Предыстория вопроса
    Не нами придумано: куда бы ты ни шел, не забывай глядеть под ноги, иначе споткнешься. Когда на Кыргызстан неожиданно и вдруг свалился суверенитет, то политики не растерялись и, оттолкнув в сторону малочисленных и слабых диссидентов и оппонентов советской власти, тут же объявили себя демократами, которые одни знают, как нашему народу следует жить дальше. Спешно началась критика всего предыдущего строя. Все советское немедленно было объявлено антикыргызским и, следовательно, плохим. Лепились все эти “новые” мысли спешно, судорожно, на скорую руку. Так ведь время диктовало именно такие условия и его нельзя было ни остановить, ни хотя бы придержать. Новый мир стали строить, не глядя себе под ноги. Ничего того, что досталось политикам нового времени от старого времени, включая и немалые материальные и финансовые ценности, официально как бы уже не существовало. А затем перестало существовать и реально: богатства спешно поделила между собой горстка тех, кто пришел к власти.
    Вместе с советской идеей выплеснули и “ребенка” — основы экономического, социального, нравственного характера. Теперь для тех, у кого есть деньги, нет никаких табу. Разрешено все, что можно купить. Но оказалось, что в нашем государстве продается все, кроме природных принципов…
    Болотная трясина — наша реальность
    Еще в начале 60–х годов все земли, что находятся севернее Чуйского тракта, заполняли болота. Конечно, они уже не были такими мощными, как в начале XX века, и здесь уже не было в массе своей таких болотных птиц и животных, какие были тогда, но еще влажно чавкала трясина и перебраться по ней можно было, только перепрыгивая с кочки на кочку.
    Для детей это было высшей доблестью: пробежать через трясину, не замочив тонких кед. Но чаще всего то один, то другой срывался, не рассчитав траектории прыжка, и с воплем погружался в холодное, грязное, буквально втягивающее в себя худенькое тельце болото. Северная окраина города Кара–Балта напоминала собой редуты из жалких домишек, остановившихся на твердой земле буквально в считанных метрах от трясины. С этой стороны у домишек окон не было, а заборы приходилось укреплять каждый год. Посреди трясины выделялись две возвышенности, к которым тянулась пыльная, то и дело проседавшая дорога. На этих возвышенностях располагались православное и чеченское кладбища. Хоронить своих близких все стремились в самом центре кладбища, потому что по окраинам оно буквально сочилось водой. Чеченское кладбище было меньшим по размерам: здесь хоронили тех, кто не выдержал переезда с Кавказа в Среднюю Азию и умер уже в наших краях, здесь хоронили их детей, еще рожденных на Кавказе. Голые камни, заросшие бурьяном, были молчаливы, если только не налетал ветер и не начинал выть и кружиться среди них, словно бы озвучивая плач и голоса не известного прежде в наших краях, но ставшего родным народа. Иногда сюда приходил старый чеченец в высокой папахе и о чем–то пел, раскачиваясь всем телом, согнутым в коленном поклоне пополам. Православное кладбище было пестрым, густо поросшим березами, сиренью и жимолостью. Там пели птицы.
    Вдоволь напрыгавшись на трясине, которая подбрасывала нас словно батут высоко к небу, мы отправлялись на кладбище, медленно переходя от могилы к могиле, читая даты жизни и смерти и опасаясь там и сям обнаруживающихся ям, из которых, как нам казалось, в любую минуту могла выползти ужасная гробовая змея. С чеченцем мы здоровались издалека. Он отвечал нам. И для чего–то грозил длинным сухим пальцем. Но кто только в то время не воспитывал нас, и кто только не запрещал нам прогуливаться по трясине и кладбищу? Мы делали вид, что пугаемся его. Он делал вид, что заметил это.
    В этих краях не пасли коров, сюда не пускали гусей. А потом начался “дренаж”. Слово это привлекало своей необычностью и каким–то французским звучанием. Но постепенно ушло главное — болота. И мы перестали туда ходить. Ушли многочисленные родники, начинавшиеся сразу за городской чертой, и санитарные врачи с облегчением вздохнули. Потому что из болотных родников вместе с ледяной водой люди впитывали всякую заразу, включая брюшной тиф.
    Спустя годы, нечаянно оказавшись в тех краях, я поразилась происшедшим переменам: вместо болот тянулись пашни, тянулись далеко за горизонт, а вместо родников радостной струей бил в небо артезианский колодец. Рядом с ним построили огромную МТФ. Гудели трактора. Мычали коровы. Смеялись доярки. Мир переменился. Исчезли кусты таинственного молочая, исчезли подснежники, исчезла болотная ряска. Их словно бы и не было никогда. Зато появилось много прудов, часть из которых так и называли “мелиорация”. Вода собиралась в специально устроенных для нее местах и теперь только радовала людей, а не пугала.
    Еще спустя годы, опять–таки нечаянно оказавшись в тех краях, вдруг вижу, что и полей нет — есть новые улицы с новенькими домами. Из новых жильцов уже никто не помнил о болотах. И стояли мы с ними на твердой, пыльной, обычной земле. Спрашиваю: “А если трясина вернется вновь?”. Все смеются: “Исчезла твоя трясина. Будто бы и не было ее”. То было советское время, когда человек был объявлен хозяином природы. Но только спустя годы я поняла, какая огромная работа проводилась в этом направлении и как много сил и средств ушло на то, чтобы подчинить природу в здешних краях, переломить ее характер.
    Если мы этого не видим, следовательно, этого нет?
    И вот теперь, спустя еще много лет, вдруг вижу по ТВ ужасающие картинки: дома распадаются, расплываются от воды, а она все прибывает и прибывает, будто бы трясина проснулась от долгого сна и вспомнила о своей силе. А как же дренаж?
    Оказывается, и с этим “предрассудком” советской власти в наших краях было покончено в последнее десятилетие. Земли щедро отдавались под застройку. Архитекторы выписывали разрешения направо и налево: разрешено все, что не запрещено. А запрещать стало некому. Ушли в мир иной, уехали, постарели те, кто знает характер здешних земель. Да и кто стал бы их слушать в совершенно новые времена? Складывается впечатление, что в новые, как бы демократические, времена архитекторы своей властью отменили землетрясения, оползни, подтопления. Понять их можно: они получили от советской власти устойчивую почву, так зачем же в таких обстоятельствах думать о плохом? Оправдать никак нельзя.
    Уходит под воду Токмак. Уходят под воду многочисленные села и поселки даже там, где дренаж начинался задолго до Кара–Балты и где быстрее нашего забыли о коварстве подземных вод.
    Теперь, оказывается, наше государство имеет еще одну проблему: как быть с приходящим в негодность огромным количеством жилья и куда переселять людей, если у государства на решение такой глобальной проблемы нет средств? Такое впечатление, что подтопление земель — это случайность, устроенная нашему государству некими подлыми силами. Это если послушать правительство. На самом же деле нарушена преемственность поколений. Если предыдущее население занималось дренажем и очисткой его, то последующее всего лишь воспользовалось его трудами, не приняв во внимание, какую огромную проблему решили до них и какие усилия потребны от них самих, чтобы удержать природу в тех рамках, в какие она уже была поставлена в Чуйской долине.
    Потоп и власти
    Мы вошли в суверенитет и пошли по этому пути, высоко подняв голову. Но земля то и дело напоминает о своем присутствии, и уже невозможно не считаться с нею. Ко всеобщему разрушению промышленности, сельского хозяйства добавилось разрушение культуры использования плодородных, но проблемных земель.
    Не разумным хозяйствованием отмечены последние десять лет жизни нашей республики, а наглым, бездумным потреблением всего того, что с великим трудом было создано за предыдущие десятилетия. Такое впечатление, что Кыргызстаном управляют не верные сыны своей земли, а временщики, принципы жизни которых заключаются в давно известной всем фразе: “После нас — хоть потоп”. Они немного не рассчитали — потоп начался еще при их управлении. А что же государственные мужи?
    Транслируется по ТВ заседание правительства, на котором обсуждаются как раз эти проблемы: природа наступает на человека, и человек в беспомощности разводит руками. И что же мы слышим? Оказывается, как говорит глава правительства, этим должны заниматься власти на местах, своими средствами. Никакой государственной программы на этот счет озвучено не было. Не было даже мысли об этом. В связи с этим возникает такой, например, вопрос: разве это не государственная проблема? А из него вытекает следующий: почему граждане не знают, какими средствами владеют местные власти и каким именно образом и на что они их тратят? Хотя все эти вопросы должны быть подчинены главному: что конкретно имеет от всех этих видов властей простой демократический кыргызстанец?
    Но на этот вопрос ответа нет. С одной стороны, мы видим несчастных людей, на глазах которых сначала под воду ушли кормильцы–огороды, потом дома. А с другой — мрачного премьер–министра Н. Танаева, который очень недоволен сложившейся ситуацией, недоволен настолько, что как бы даже раздражается от необходимости обсуждать ее.
    На наших глазах плодороднейшая Чуйская долина, нижняя ее часть, возвращается к своему естественному состоянию, а никто и ничего сделать не может. Сколько теперь лет понадобится на восстановление дренажа? Сколько средств на то, чтобы решить эту проблему? И решит ли ее наше правительство? А может быть, Чуйская долина по всей своей протяженности так же молча перестанет существовать, как исчезли с ее лица многочисленные заводы и фабрики, а вместе с ними исчезло в Кыргызстане и само понятие “рабочий класс”?
    Говорят, что по–настоящему богатых людей в наших краях всего десять процентов. И более восьмидесяти — бедных. Но если все вокруг разрушается, то откуда, за счет чего возник этот “класс” богатеев? Как могли они возникнуть в тех обстоятельствах, в каких мы живем сегодня?! Откуда на фоне разрухи их лоск и сытость? Но чтобы ответить на этот вопрос, надо бы все–таки всерьез заниматься проблемой коррупции, а не играть на эту тему словами. Ведь именно за этим частным богатством стоят разрушенные промышленные предприятия, оставшаяся без заботы земля, нищета и трагедия оказавшихся с судьбой один на один кыргызстанцев. А пока что вода подтапливает Чуйскую долину, правительство мрачнеет, а люди перебираются со своими манатками в шалаши. Ведь жить невозможно в домах с зияющими щелями, с выпирающими кирпичами, обрушивающимися крышами. Несчастная страна, несчастные люди.
    Людмила Жолмухамедова.
    Р. S. С горечью узнала о том, что казахи дали какой–то нашей школе на юге тысячу долларов на то, чтобы ее можно было отремонтировать, восстановить… Америка, Россия, Казахстан… Далее — весь мир? О таком ли суверенитете, если уж он свалился на нашу голову, думалось в первые его годы, когда президент А. Акаев обещал за три–четыре года превратить Кыргызстан во вторую Швейцарию? Может быть, наша страна и станет когда–нибудь второй Швейцарией, но для этого необходимо сначала начать просто работать, честно и ответственно. Надо ПРОСТО перестать воровать и затянуть ремни прежде всего на самых толстых животах самых сытых и довольных граждан. Никак невозможно назвать красавцем уродца, у которого непомерно раздуты голова и живот, а руки — хилые и ноги подкашиваются от слабости.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/5991/