Конституционный терроризм

Распечатать

Оставить комментарий

Посмотреть комментарии

16 января 2004

ПОЛИТИКА

    Именно так оценили бы нашу практику “по совершенствованию” Основного закона страны — Конституции — европейские эксперты, изучающие проблемы становления правового государства, считает сотрудник кыргызской службы радио “Свобода” Эсенбай Нурушев. Предлагаем вашему вниманию интервью на эту тему.
    — Эсен агай, уже ни для кого не секрет, что на нас надвигается очередная волна народного волеизъявления. На этот раз она родилась на юге: в Оше уже, похоже, создан и активно действует штаб по сбору подписей для проведения референдума, который, по замыслу его инициаторов, должен способствовать продлению полномочий действующего президента еще на один пятилетний, а может быть, и семилетний срок. Как вы думаете, почему такое вольное обращение с законом вообще оказалось возможным и в итоге мы только и заняты тем, что хватаемся за Конституцию, как будто у нас нет других дел?
    — На мой взгляд, тут следует отметить несколько моментов. Во–первых, с самого начала у нас конституционный принцип разделения властей был воспринят не как естественное, основополагающее и принципиальное — с точки зрения демократии — разделение труда по управлению государством, а как раздел сферы влияния, который при благоприятных обстоятельствах может быть ревизован, что и произошло впоследствии с помощью всеобщих плебисцитов. Потом пошел процесс “юридизации” политической борьбы, когда главными аргументами в споре властей и оппозиции стали ссылки на Основной закон и слово “легитимность” звучало почти как заклинание. Именно этот процесс подтолкнул власть на путь правового цинизма, что, в свою очередь, породило правовой нигилизм среди подвластных структур и в обществе в целом. В итоге оба эти явления слились воедино, образовав своеобразную делинквентную, по выражению социологов, правовую субкультуру, антисоциальная сущность которой выражается в том, что постоянное изменение “правил игры” в угоду своим корыстным интересам становится психологической привычкой и образом жизни, точнее, выживания властей. Другого разумного объяснения тут, по-моему, просто не найти.
    — Однако все это выдается за реформы. Например, последний февральский референдум, внесший значительные изменения в Основной закон, был назван “очередным этапным и решающим шагом к демократическому правовому государству”.
    — Конституция, естественно, не “священная корова”, чтобы ее не трогать ни при каких обстоятельствах. Однако, как отмечают крупнейшие международные правоведы, чтобы выработать уважение к ней, она должна простоять в более или менее неизменном виде по крайней мере лет двадцать. Ну а то, как мы обошлись со своим первым суверенным Основным законом, известно всем. Его в течение десяти лет почти беспрерывно переписывали, внося дюжину изменений, в том числе принципиального характера. Люди, скажем, европейцы, знающие толк в правовом государстве, подобную практику определенно оценили бы как конституционный экстремизм, а то и терроризм. Во всяком случае эта практика не прошла для нас бесследно: нынче повсюду можно наблюдать этакое анемическое, как говорят философы, поведение, когда из-за неустойчивости норм или ценностей, на которые можно было бы ориентироваться, большинство населения чувствует себя “вне” общества. Добавим сюда и слишком затянувшийся кризис социальной идентификации.
    В таких условиях люди просто перестали соотносить себя с государством, поскольку само государство стало главным источником правовой нестабильности. Отсюда и та доминирующая локальная, малогрупповая идентификация (проще говоря, клановость, регионализм, национализм и т. п.), которая далеко оттеснила общекыргызскую гражданскую идентичность. Люди в своем большинстве не знают, да и вообще не интересуются, какие у них сегодня права, поскольку уверены, что если не завтра, то послезавтра они все равно изменятся. Так у нас с годами создавалась превратная правовая культура, где юридический произвол воспринимается как неистребимая и даже естественная вещь.
    Есть еще один аспект этого вопроса. Если учесть, что всякая форма легитимации всегда функционирует как ориентация для различных сил в обществе, то нетрудно догадаться, с кого берут пример всякого рода радикалы, скажем, те же хизбуттахрировцы. Когда они говорят, что хотят установить исламский халифат вполне легитимным путем, точнее, посредством народного референдума, они спекулируют именно на нашей “плебицистарной демократии”. И у широкого круга обывателей действительно возникает вопрос: почему провластные партии и люди, исходя из сиюминутных интересов, могут инициировать пересмотр ряда основополагающих конституционных принципов, а другим подобное строго воспрещается, хотя последние являются такими же гражданами, как и они? Ведь массовое сознание мало волнуют те существенные различия, которые содержатся в таких дефинициях, как секуляризм и теократия. Так что, занимаясь подобными бесконечными конституционными реформами, мы давно уже играем на других площадках, но никак не на поле правового государства.
    — Все это понятно и представляет большую угрозу не столько настоящему, сколько будущему нашей страны. Ведь властные структуры, которые окажутся волею судьбы у руля Кыргызстана завтра, даже если это будут преемники, начнут столь же вольно распоряжаться статьями Основного закона. Но любопытно то, что на изменении отдельных положений Конституции на сей раз настаивают сами законодатели. Они, например, выступают за то, чтобы в следующий парламент часть депутатов избирали по партийным спискам.
    — Это тоже прямое следствие того, что Конституцию у нас никто не уважает и не приемлет как нечто незыблемое и основополагающее. И что самое поразительное, если разобраться по существу, разве это такой уж важный вопрос, чтобы ради него устраивать очередной всенародный политический аттракцион под названием референдум? И что, по большому счету, выиграло общество от этих партий? Ведь их представители наряду с одномандатниками вошли в нынешний парламент по партийным спискам. Что изменилось от этого? Улучшилось качество принимаемых законов? Может быть, расширилась социальная база самих этих партий? Ничуть. Многие партии, как и прежде, в большинстве случаев занимаются политическим шарлатанством, одни даже планировали в ближайшие десять-пятнадцать лет довести численность титульной нации до 15 миллионов. Видимо, они всерьез верили в магическую силу своего маразматизма: по их патриотическому зову кыргызские женщины станут рожать детей по три раза в год.
    Похоже, не зря европейцы когда-то считали партии политической шайкой, которая протискивается между избирателем и избираемым, паразитируя при этом на демократии, хотя сами они, по сути, представляют олигархию. Наши партии, если называть вещи своими именами, находятся именно в такой стадии, во всяком случае, им еще очень далеко до того, чтобы стать чисто парламентской партией.
    К тому же сами власти активно занялись созданием партийных муляжей, чтобы расколоть противников режима и консолидировать своих фанатиков и усилить их за счет наемных лиц из гражданского сектора. Эти муляжи нынче объединяются в проправительственный блок, чтобы получить мандат на власть от самих же властей, а не от народа, поскольку прекрасно понимают, что у последнего они не пользуются почти никакой поддержкой. Поэтому-то им невыгодна мажоритарная система.
    Главное в демократии не в том, какая система – пропорциональная или мажоритарная – лучше или хуже, а в том, чтобы сделать выборы по–настоящему делом самих избирателей. У нас ведь власть просто сама себя выбирает, независимо от того, какая у нас система выборов и как проголосует электорат. Более того, сам народ, от которого, как принято говорить, исходит вся власть (но никогда ему не возвращается), для наших правителей стал состоять как бы из двух — легитимных и нелегитимных — компонентов. Помнится, тем, кто ставил вопрос о досрочной отставке главы государства на волне аксыйских событий, было заявлено, что они вообще не народ, а всего лишь “районное”, в крайнем случае “региональное” население, и по этой причине их требование было осуждено и отклонено как нелегитимное. Ну а теперь, когда отдельные толстосумы и муляжные партии, которые не тянут даже на “квартальный” народ, ставят вопрос о продлении полномочий президента еще на один сверхконституционный срок, это поощряется как народная инициатива.
    — Что делать, каждый народ, как говорится, имеет тот режим, какой он заслуживает. Народ ведь не распустишь, не сменишь, остается только терпеливо просвещать его.
    — Просвещать следовало бы не народ, а саму элиту, поскольку все беды в обществе исходят от ее некомпетентности. Особенно удручает властвующая элита, при которой, если выражаться мыслями знаменитого европейского философа, “ложное стало неоспоримым, а истинное почти повсюду прекратило свое существование или, в лучшем случае, оказалось сведенным к состоянию гипотезы, которую вообще невозможно доказать”.
    Эта элита фактически для всех, в том числе и для бизнес–сообществ, ввела неписаную рекрутскую политическую повинность, а в кыргызбайскую душу внедрила некий неолегизм и неомаккиавеллизм. Легисты еще в древнем Китае утверждали, что государство не обязано блюсти интересы подданных, народ для правителя должен быть просто средством укрепления личной власти. Что касается известной мысли Маккиавелли о том, что “правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие дать обещание”, то именно эта формула стала главным морально–политическим кредо наших суверенных “государевых людей”. Их весьма воодушевили события в Азербайджане, после чего представители правящей элиты и обслуживающие их эксперты активно стали поговаривать о преимуществе “азиатской демократии”. И на самом деле для них ориентиром могут служить примеры очень многих стран, ну, скажем, опыт Шри–Ланки, где до недавних пор президента–отца на посту сменяли сначала его жена, затем дочь, при которой ее же мать была премьер–министром.
    — Кстати, как вы полагаете, сможем ли мы повторить опыт Азербайджана? Ряд местных экспертов склоняется к тому, что у нас дела уже идут к этому. Есть и другие, которые сомневаются в этом, при этом они делают ставку на Запад в надежде на то, что такого поворота событий все же не допустят “большие игроки”, поскольку они заинтересованы в демократическом развитии региона, в том числе Кыргызстана.
    — Не хочу распространяться на эту тему, скажу лишь одно. Еще года четыре назад некоторые ведущие американские эксперты по постсоветскому пространству заметили, что так называемые “большие игры” на Кавказе и в Центральной Азии, похоже, сменяются “маленькими”. То есть уже тогда было подмечено, что фигуры на “великой шахматной доске” начали выходить из–под контроля “больших игроков”. А после 11 сентября их позиции еще более усилились: искусно играя на противоречиях интересов мировых держав, их поставили в такое положение, что они, особенно заокеанские игроки, вынуждены закрывать глаза на многие вещи, которые происходят на этой “великой доске”.
    Беседовал Замир Осоров.