Александр ИВАНОВ: Златоуст

Известный писатель республики Александр Иванов закончил работу над романом "Чужой крест". Обычно мы избегаем публиковать отрывки из прозаических произведений, поскольку "МСН" не литературно-художественное издание. Но в данном случае решили сделать исключение. Во-первых, А. Иванов давний друг и автор нашей газеты. Во-вторых, в сегодняшнее смутное время творческим людям так необходима поддержка. А в-третьих, и это самое главное, очень уж актуальная тема затронута в новом романе, где даже под вуалью вымысла все так узнаваемо. Пользуясь случаем, поздравляем с некоторым опозданием Александра Ивановича с 70-летием! Желаем благополучия и творческих удач!

Отрывки из романа "Чужой крест"

...Каждый год главный редактор сам контролировал ход подписной кампании на литературный журнал. В этом же году из-за длительного пребывания в Алматы Глебов решил поинтересоваться подпиской позже обычного. И вдруг как обухом по голове: журнал исключен из подписного каталога.

    Ну и дурак же он! Думал, что, перестав выступать со статьями, критикующими политику президента, он избавит журнал от прессинга с его стороны. Черта лысого! Запущен механизм по сдавливанию горла редакции. Цель? Заставить Глебова не просто замолчать, а вернуться на прежние позиции восхваления президента. В противном случае удавка будет затягиваться все туже и туже.

    Олегу Павловичу вспомнилось, с чего началось его прозрение. После концерта великого Скрипача, которого президент называл своим другом, Глебов случайно оказался в числе узкого круга лиц, приглашенных на ужин в президентскую резиденцию. Так получилось, что его столик был рядом со столиком, где расположились президент и Скрипач. И хотя он сидел к ним спиной, их голоса доносились до него весьма отчетливо. Пили вокруг много, нагружался, тяжелел и президент. Зал постепенно пустел. Глебов уже собрался уходить, когда его внимание невольно привлек разговор за соседним столиком.

    - Завидую я вам, - говорил президент, - ваш божественный талант высочайшее наслаждение людям несет. Как это прекрасно, как это чисто, возвышенно! С помощью звуков вы можете зародить в человеке мечту, а потом исполнить ее. Ради этого действительно стоит жить!

    - Перестаньте, перестаньте, дорогой президент, - возразил Скрипач, - вы обладаете не менее ценным талантом. Я наслышан о вашей созидательной деятельности. Неустанно улучшать условия жизни миллионов людей, приобщать их к сокровищницам культуры - разве это не достойно восхищения?

    Президент снова выпил рюмку коньяка, сделал паузу и вдруг, чуть ли не всхлипывая, ошеломил откровением:

    - Все это, друг мой, величайшая афера, какой, возможно, еще не было в истории человечества. Народ страны живет все хуже и хуже, а я убеждаю его в обратном, он верит мне и с благодарностью прославляет мое имя. Бедный мой народ! Я не в состоянии ему помочь, поднять экономику, культуру, у меня для этого нет способностей. У меня единственная способность, пожалуй, даже талант - так говорить о реформах, подъеме экономики, расцвете культуры страны, что для людей это становится очевидностью, словно возрождение происходит на самом деле. Сама реальность воспринимается ими как летаргический сон, а явью является то, что я рисую в своих речах. Эх, маэстро!.. - президент снова выпил. - Весь секрет таится в звуках... Похоже на вашу профессию, не так ли? Вы заметили, какой у меня голос? Вот, вот... Но в обычных разговорах его возможности не раскрываются полностью. Когда же я выступаю перед народом и хочу, чтобы мои слова проникли в его подсознание, сохранились там, я форсирую голос, достигающий потрясающей высоты, и стопроцентный результат гарантирован.

    - Не фантазируете ли вы, дорогой президент? - усомнился Скрипач. - Хотя... Во времена Атлантиды люди использовали голосовые данные даже при распиливании могучих скал... Простите, но если все, что вы говорите, правда и вас это действительно мучит, почему бы не найти вашим редкостным данным достойное применение?

    - Какое? Да вы что? Развал Союза и был осуществлен для того, чтобы с самой неожиданной стороны проявились такие, как я и мне подобные. Это же дьявольская, дьявольская игра! Из нее немыслимо выйти раньше намеченного кем-то срока. И потом, мне даже интересно, мне нравится делать одно, а выдавать за истину другое, причем так выдавать, что люди принимают сказанное мною как нечто существующее, не подлежащее никакому сомнению. Возможно, тоже до определенной, неведомой для меня черты... Нет, я что-то не то говорю... Пора, наверное, отдыхать.

    Президент тяжело поднялся, к нему подскочил телохранитель и незаметно, делая вид, будто беседует с ним, повел его к боковому отсеку, где находился лифт. Следом за ним ушел и великий Скрипач, который больше в эту страну уже не приезжал.

    А Глебов, ставший невольным свидетелем столь странного разговора, долго не мог прийти в себя. Произошло полное крушение его кумира. И он воспылал желанием подготовить в журнале ряд публикаций о двуликости политики президента. Что из этого вышло, уже известно - тираж журнала бесследно исчез из типографии. На самого же Глебова с той поры, словно он выпил противоядие, голос руководителя страны перестал оказывать магнетическое воздействие, и в его речах им сразу улавливалась несостыковка с реальностью...

    ...Глебов обошел всех своих друзей-музыкантов, спрашивая их об одном и том же: есть ли возможность поставить человеку заслонку от проникновения в его подсознание голоса необычайно высокого регистра? Такого голоса, который в определенной степени зомбирует слушателей, вселяет в них уверенность в том, чего на самом деле вовсе нет. Друзья смотрели на него как на пришибленного: мол, слишком странные вопросы ты, братец, подкидываешь. Просили объяснить, чей вокальный талант он хочет изолировать. Глебов загадочно улыбался, толковал что-то о своем теоретическом, абстрактном интересе. Рассказывать про случайно подслушанный разговор президента и Скрипача он считал неэтичным.

    - Каждый из нас, для кого власть над звуком стала профессией, мечтает проникнуть в глубь души человеческой и остаться там если не навсегда, то надолго, - сказал Олегу пианист и композитор Борис Кузнецов. - Но этого, как вершины Эвереста, достигают единицы. Лишь им удается заманить слушателей в тот чарующий волшебный мир, сотканный из звуков, который полон восхитительных иллюзий, заманить, увлечь и удержать в нем. Искусство немыслимо без иллюзий, фантазий. Иначе оно пресно и мелководно... Не знаю, Олег Павлович, зачем тебе нужны заслонки от редкостного голоса, но мы-то как раз занимаемся обратным - ищем пути, возможности вхождения в подсознание. Так что, дорогой, извини...

    Глебов поблагодарил его, не став развивать тему. Но про себя с грустью отметил: то, к чему стремятся творцы высокого искусства, преследуя благие, возвышенные цели, давно оседлали исполнители того же рок-металла, вонзающие щупальца в самое нутро слушателей, разрушающие их психику. Зло и серость агрессивны, имеют куда большую пробивную силу, чем талантливые создатели прекрасного. А если зло еще и талантливо...

    Глебов думал о президенте. Как все-таки развенчать сущность его правления? Кто в этом мог бы помочь? Пусть косвенно, советом, намеком... Мелькнула мысль: когда бессильна традиционная медицина, обращаются к нетрадиционной. В самом деле, так ли уж всегда плохи экстрасенсы и прорицатели, как в большинстве своем толкуют газеты? Может, в беседах с ними и зародится подсказка?

    Выслушав Глебова, который задавал такой же вопрос, как и своим друзьям-музыкантам, экстрасенсы либо ничего толком не могли ответить, либо просили привести того, кто сильно озадачил Олега Павловича своим голосом, чтобы на месте поискать противодействие.

    В конце концов он оказался в пригородном селе - тихом, просторном, окаймленном с юга холмами в густой щетине кустарника. Небольшой, но добротный, светящийся свежей побелкой дом прорицательницы стоял особняком на краю села, прижимаясь спиной к каменистому срезу холма.

    Толкнув калитку, Глебов вошел во двор. И, не успев оглядеться, застыл, как пришпиленная булавкой бабочка, под прицельным взглядом хозяйки дома, которая сидела на высоком табурете возле крыльца, будто давным-давно ждала его, а он все опаздывал и опаздывал. Наконец взгляд ее помягчел, глаза расширились и стало заметно, что они разноцветные - правый по тигриному ярко желтый, а левый, как у ворона, иссиня черный. "Сила в сочетании с мудростью", - отметил про себя Глебов. Прорицательница кивнула, словно соглашаясь с ним, и показала рукой на стоящий возле нее второй табурет.

    Когда Глебов сел, она спросила:

    - А ты не боишься? - направленный на него ярко желтый глаз немигающе мерцал. - Слишком многих спрашиваешь, до него долететь может.

    - Почему я должен бояться? Мне терять нечего, - не задумываясь ответил он.

    - Ты наивен. Каждому есть что терять. Тебе особенно.

    - Имеешь в виду любовь? Нике что-нибудь угрожает? Ответь, угрожает? - Глебов вскочил с табурета.

    И опять властный жест рукой усадил его на место. 

    - Да. Но все обойдется, - замерцал другой глаз, иссиня черный.

    - Люди пугаются, когда возникает туча над объектом любви, а превращение ее самой в потухший очаг с мертвой золой их лишь запоздало печалит. Думают, что душа вечна, ее не убудет, хоть в клочья рви. Это не так. Вечен лишь Бог. Душа бестелесна, и все, что мы творим, что с нами происходит, отражается на ней. Любовь - это кровь души, без нее она, как сморщенное высохшее яблоко, от пустячного ветерка летящее вниз. Ты заметил, сколько бездушных людей? Уже там, - кивком головы прорицательница указала на небо, - не хватает душ на вновь рождаемых, и они появляются на свет с пустыми глазами.

    - Допустим, - сказал Глебов. - И все-таки я не пойму, зачем это говорится мне? У меня совсем другой вопрос...

    - Поймешь со временем. Только тогда не торопись так, как торопишься сейчас. Другой вопрос, - с усмешкой повторила она. - Значит, тебя беспокоит голос, который зомбирует людей, внушая им то, чего нет на самом деле? Знай, никаких фильтров, оберегающих подсознание от его проникновения, не существует. Все необычайное - это штучная работа Бога. Он один может вносить в нее поправки.

    - Издревле говорят: Бог-то Бог, но и сам не будь плох.

    Прорицательница задумалась. Левый глаз ее то мутнел, то опять начинал мерцать.

    - Ничего нельзя сделать вместо Него, - сказала она. - Но помочь ускорить можно. Если при прослушивании того, о ком ты ведешь речь, наберется достаточная масса критически настроенных людей, то их негативная энергия вполне способна привлечь внимание Творца. И тогда...

    ...Прошло немало месяцев, прежде чем Глебову удалось собрать относительно большую группу людей, ставящих под сомнение речи президента. Это было весьма сложное занятие. Во-первых, все они должны были быть вхожи в "Белый дом", где обычно выступал глава государства, и откуда велась трансляция по стране. Во-вторых, проводя с ними длительные, доверительные беседы, надо было во что бы то ни стало сделать их своими сторонниками, а также c помощью частично освоенной им психотехники наделить кратковременным иммунитетом против проникновения в подсознание голоса президента.

    И вот настал день, когда в "Белом доме" при большом стечении элитной публики выступал глава государства. Погода стояла тихая, безоблачная. В сухом воздухе плавали запахи цветущих каштанов, которые росли в прилегающем к "Белому дому" сквере. Глебов задержался у входа в зал, оглядывая последние ряды кресел, где по уговору рассаживались его сторонники. "Сидят плотно, как патроны в патроннике", - еще раз окинув взглядом последние ряды, подумал он. Сравнение ему понравилось. Конечно, они готовят покушение не на жизнь президента, а на его репутацию. И роль у них не цареубийц, а скорее того мальчика из сказки Андерсена, который раскрыл всем глаза своим восклицанием: "А король-то голый!"

    Раздались аплодисменты: пружинистым шагом, одаривая зал широкой улыбкой, президент направился к трибуне. С каждым выступлением он все больше ощущал себя триумфатором, и потому во всем его облике читалась незыблемая уверенность в успехе.

    Приветствие своему народу, изложенное витиевато и окрашенное в парадные тона, он произносил мягким, бархатным баритоном, словно стремясь прижать всех к своему щедрому сердцу. Но вот речь перетекла в деловое русло, он заговорил о проводимых реформах, которые вывели страну на невиданный ранее высочайший уровень жизни, и тембр его голоса изменился, набрал высоту, без сопротивления входил в самое нутро слушателей, как входит гвоздь в податливую плоть сосны. Лица сидящих в зале, устремленные в сторону трибуны, выражали беспредельное внимание, полное согласие с оратором. "До чего же оболваненные люди похожи друг на друга", - подумалось Глебову. Совсем иначе выглядели его сторонники. Они перешептывались, посмеивались, недоверчиво улыбались, качали головами... В них зрело, становилось все сильнее, активнее внутреннее протестное отношение к речи президента. А тот все говорил и говорил, постепенно съедая время, на которое Глебову, работавшему с каждым из своих сторонников до изнеможения, удалось наделить их иммунитетом. Естественно, об этом знал только он сам. И все чаще украдкой посматривал на часы, умоляя часовую стрелку замедлить свой бешеный бег.

    И вдруг в восточное окно зала, выходящее к скверику, ударил мощный ветер, оно бесшумно распахнулось настежь, впустив неясных очертаний мерцающее облако и терпкий запах цветущих каштанов. Охранники бросились закрывать окно, однако все их усилия были безрезультатны. Только когда облако, окутав, как белым саваном, президента, тут же уплыло восвояси, рамы легко затворились, словно ничего и не произошло.

    Все это заняло лишь несколько секунд. Никто толком даже не понял, откуда при ясной штилевой погоде взялся ветер. Впрочем, за природой издавна замечена склонность к необъяснимым поступкам. Поэтому прерванная на мгновение речь главы государства возобновилась, и слушатели, погружаясь в нее, сразу же забыли о сей ничтожной каверзе небес.

    Президент продолжал говорить, насколько велики достижения, выводящие его страну в лидеры региона. Но постепенно зал стал оживать; в обращенных к трибуне застывших точно в трансе лицах проклевывалось недоумение. А вскоре то здесь, то там наметились беспокойное шевеление голов и невнятный нарастающий шум.

    Наконец и сам президент уловил, что с его голосом стряслась беда, он словно выпотрошен, из него исчезло главное - та невероятно высокая нота, которая заставляла слушателей безоговорочно верить ему, надолго запоминать сказанное и не сомневаться. Он растерялся.

    И все-таки глава государства нашел выход, чтобы с достоинством покинуть трибуну.

    - Ворвавшийся сюда ветер застудил мне горло, - сказал он с какой-то виновато-болезненной улыбкой. - Мне трудно сейчас говорить. При первой возможности мы опять встретимся. К тому времени наши реформы выйдут на новый виток успеха. И будет повод порадоваться нам вместе.

    Какое чувство сильнее - восхищение парящим в небе орлом или жалость, когда он с перебитым крылом летит на землю? Зал стоя аплодировал уходящему президенту, еще не зная, что он никогда уже не будет для них тем, парящим, кем был до сего момента...

    Соб. инф.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/25435/