Распечатать | Оставить комментарий | Посмотреть комментарии |
26 сентября 2008 | КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ |
Миссия поэта – дарить душуМысленно перебирая в памяти прожитые годы, нередко возвращаюсь в студенческую молодость. Удивительное это было время. После долгой холодной зимы в стране наступила оттепель - время безоглядной высокой романтики, наивной веры в то, что самое страшное уже позади, светлых надежд и небывалого всплеска поэзии. В те годы в плеяде запрещенных когда-то и возвращенных из забвения русских, советских и зарубежных поэтов едва ли не самым популярным из иностранных стихотворцев был Федерико Гарсиа Лорка. Его книги раскупались мгновенно, за ними гонялись даже те, кто никогда прежде не интересовался поэзией. Стихи его часто звучали с эстрады, их читали на студенческих вечеринках. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. По признанию критиков и литературоведов, XX век оказался золотым веком испанской поэзии. И первый среди тех, кто составляет ее гордость, несомненно, Лорка. Будущий поэт родился в 1898 году, в том самом, когда Испания потерпела в войне против США сокрушительное поражение и лишилась заокеанских колоний. Колониальный крах заставил многих испанцев по-новому взглянуть на свою страну, заставил посмотреть правде в глаза, как бы горька она ни была. И именно этому краху испанская мысль и литература обязаны своим взлетом. На книгах тех, кого впоследствии назвали поколением 98 года, выросли те, кому было суждено стать родоначальниками золотого века испанской поэзии. Первые опыты Гарсиа Лорки в прозе, драматургии и поэзии прошли для широкой публики незамеченными. И только в 1928 году, когда вышел в свет ставший впоследствии знаменитым сборник "Цыганское романсеро", читатели осознали, что в испанской поэзии, переживавшей в то время период упадка и подражательства, зазвучал новый голос. Смысл новизны в поэзии Лорки, пожалуй, наиболее точно охарактеризовал он сам. Выступая в мадридском Лицеум-клубе в том же 1928 году поэт говорил, что миссия у поэта одна: одушевлять в буквальном смысле - дарить душу. Ни для кого не секрет, что поэзия влюбляет. Поэзия проста и светла. Но это значит, что мы должны всеми силами, всем, что есть в нас лучшего, домогаться ее, если хотим, чтобы она далась в руки. Чего поэзия не терпит ни под каким видом - это равнодушие. Равнодушие, утверждал Лорка, престол сатаны, а между тем именно оно разглагольствует на всех перекрестках в шутовском наряде самодовольства и культуры. Представителям поколения 98 года и тем, кто подхватил их эстафету, была уготована одна судьба, продиктованная гражданской войной: гибель или изгнание. Предчувствие этой судьбы и готовность к жертве пронизывают испанскую поэзию XX века, придавая ей особую трагическую высоту и накал. В апреле 1936 года Лорка приветствовал рождение Испанской республики. Он никогда не принадлежал ни к какой политической партии. Но когда однажды в пылу политического спора его спросили, к какой политической партии он принадлежит, поэт без промедления ответил: к партии бедняков. В сборнике "Цыганское романсеро" одним из лучших стихотворений почитатели таланта Лорки считают "Романс об испанской жандармерии". Во всей испанской поэзии, считают они, трудно найти столь же гневное и страстное осуждение полицейского произвола. Вот как показаны в "Романсе" жандармы. Они по дорогам скачут, свинцом черепа налиты, они не умеют плакать, их души лаком покрыты. Скачут горбатые тени, зловещие, словно тучи, за ними - топь тишины и страха песок сыпучий. Не видят ни звезд, ни неба, рыщут, как волки, повсюду, в глазах их зияют жерла сеющих смерть орудий. Нужно ли удивляться тому, что его люто ненавидели франкистские фашисты, что в августе 1936 года, через месяц после начала военного мятежа сторонников Франко против Испанской республики, они расстреляли Лорку. В смерть поэта долго не верили, ходили самые невероятные слухи о его бегстве, спасении. Слухи подогревались тем, что губернатор Гранады Вальдес, отдавший приказ об аресте Лорки, на запрос английского писателя Герберта Уэллса ответил: "Местопребывание Ф. Гарсиа Лорки нам неизвестно". В 1937 году эту ложь повторил сам каудильо Франко: "Мы никаких поэтов не убивали". Это стало официальной версией, державшейся почти двадцать лет. До тех пор, пока в архивах Гранады не были обнаружены документы - ордер на арест и свидетельство о казни, и опубликованы воспоминания людей, видевших Лорку в эти последние дни. Кое-кто пытался представить смерть поэта как роковую случайность. Однако его биографы убеждены, что она не могла быть случайностью, ибо вся жизнь Лорки и вся его поэзия были протестом против той несправедливости, которую олицетворял и вершил фашизм. Вот как писал об этом чилийский поэт Пабло Неруда: "Наметив Федерико своей жертвой, враги целились в самое сердце страны. Они хотели лишить Испанию ее тончайшего аромата, прервать ее страстное дыхание, срубить под корень цветущее дерево его смеха. Два непримиримых стана столкнулись здесь: мятежники, одетые в коричневый саван, унизанные сверху донизу жесточайшими преступлениями, коварные и пресмыкающиеся, отравляющие смертоносным дыханием все живое - все, что движется, благоухает, цветет; и жизнерадостная и жизнеспособная Испания, дерзновенная в своем творчестве, широко раскрытыми глазами смотрящая на мир. - Испания Федерико Гарсиа Лорки". Неверная жена Да, я увел ее к реке, думал я - она невинна, но она - жена другого. Это было в праздник Сант-Яго, и даже нехотя как-то. Когда фонари погасли и песни сверчков загорались. На последнем глухом перекрестке я тронул уснувшие груди, и они расцвели мне навстречу, как белые гроздья жасмина. Крахмал ее нижней юбки мне уши наполнил звоном, как лист хрустящего шелка под десятью ножами. Деревья выросли выше, потонув в потемневшем небе; горизонт за рекой залаял сотней собачьих глоток. * * * За колючим кустом ежевики, у реки, в камышах высоких, ее тяжелые косы на мокром песке разметал я. Я снял мой шелковый галстук. Она сняла свое платье. Я снял ремень и револьвер. Она - все четыре корсажа. Была ее гладкая кожа нежней жемчугов и лилий, светлее луны сиянья, разлившегося по стеклам. Она от меня ускользала, и, как рыбы, попавшие в сети, ее белые ноги бились в свете луны холодном. Я мчался этою ночью по лучшей в мире дороге, на кобылке из перламутра, забыв про узду и стремя. Как мужчина, храню я в тайне то, что она мне сказала. Разум меня заставляет быть как можно скромнее. Всю в песке от моих поцелуев от реки я увел ее в город. А острые листья кувшинок сражались с поднявшимся ветром. Я поступил как должно. Как истый цыган. Подарил ей шкатулку для рукоделья, большую, из рыжего шелка, и не стал я в нее влюбляться: она ведь - жена другого, а сказала мне, что невинна, когда мы к реке ходили. Вячеслав ТИМИРБАЕВ. Адрес материала: //msn.kg/ru/news/24647/ |
Распечатать | Оставить комментарий | Посмотреть комментарии |
Оставить комментарий
MSN.KG Все права защищены • При размещении статей прямая ссылка на сайт обязательна
Engineered by Tsymbalov • Powered by WebCore Engine 4.2 • ToT Technologies • 2007