Распечатать | Оставить комментарий | Посмотреть комментарии |
12 сентября 2008 | КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ |
Но не волк я по крови своейО том, что был такой поэт Осип Мандельштам, я впервые узнал из мемуаров Ильи Эренбурга "Люди, годы, жизнь", когда служил в армии. А познакомиться с его творчеством довелось в годы студенчества. Правда, первые два сборника его стихотворений появились у меня в "самиздатовском" исполнении. Купить стихи Мандельштама в книжном магазине было в ту пору делом немыслимым, а на "черном рынке" или у букинистов в отделе антиквариата - для студента не по карману. Мне всегда казалось, что какое-то необъяснимое волшебство, какая-то завораживающая магия исходили из его строк. В хрустальном омуте какая крутизна! За нас сиенские предстательствуют горы, И сумасшедших скал колючие соборы Повисли в воздухе, где шерсть и тишина... Был он, писал о поэте Эренбург, маленьким, щуплым: голову с хохолком закидывал назад. Он любил образ петуха, который разрывает своим пением ночь у стен Акрополя; и сам он, когда запевал баском свои торжественные оды, походил на молоденького петушка. В Феодосии он как-то собрал богатых "либералов", строго сказал им: "На Страшном суде вас спросят, понимали ли вы поэта Мандельштама, вы ответите "нет". Вас спросят, кормили ли вы его, если вы ответите "да", вам многое простится". Он жил стихами. Читал их всегда и везде - свои, Овидия, Тютчева, Кузмина. Читал даже на улице, пошатываясь и толкая прохожих, не замечая их. Этот живший поэзией и порой казавшийся окружающим не от мира сего человек, мог быть уничтожен врангелевцами, которые арестовали его в Крыму по нелепому доносу. Поэту грозил расстрел. Спас его живший в Коктебеле поэт Максимилиан Волошин. Он приехал в Феодосию, где был арестован Мандельштам, и заявил начальнику врангелевской разведки: "По характеру вашей работы вы не обязаны быть осведомленным о русской поэзии. Я приехал, чтобы заявить, что арестованный вами Осип Мандельштам - большой поэт". Мандельштама освободили. А вот Иосиф Сталин знал, что Осип Мандельштам - большой поэт. Достаточно широко известны воспоминания Бориса Пастернака о том, как Сталин в беседе с ним о Мандельштаме вопрошал с завистью и суеверной боязнью: "Он ведь мастер, мастер?". Однако это не помешало дважды арестовывать поэта-мастера. Первый раз он был арестован в мае 1934 года и выслан в Чердынь, в верховья Камы, на три года. Там он пытался покончить с собой. Спасло его то, что в ссылке рядом была его жена Надя, поехавшая с ним, хотя была вольна оставаться в Москве. Весной 1936 года ссыльный поэт писал Борису Пастернаку: "Я очень болен и вряд ли что-либо может мне помочь... И тем, что моя "вторая" жизнь еще длится, я всецело обязан моему единственному и неоценимому другу - моей жене". Обратим внимание на дату первого ареста. Он произошел через полгода после появления самоубийственного антисталинского стихотворения, в котором были такие слова: Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлевского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, И слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются глазища И сияют его голенища. А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет. Здесь необходимо отметить, что в числе народных прозвищ Сталина были и такие: "Таракан", "Сапоги или Голенища". Нужно ли удивляться тому, что едва кончилась первая ссылка, последовал новый арест. На сей раз его приговорили к пяти годам лагерей "за контрреволюционную деятельность", и жене ехать с мужем не позволили. Умер Осип Мандельштам 27 декабря 1938 года у костра в пересыльном лагере под Владивостоком. Много лет спустя один из его товарищей по несчастью рассказывал, что этот больной, измученный и немощный человек, сидя у костра, читал сонеты Петрарки. А за два года до смерти, находясь в своей первой ссылке, Мандельштам писал: Не мучнистой бабочкою белой В землю я заемный прах верну - Я хочу, чтоб мыслящее тело Превратилось в улицу, в страну: Позвоночное обугленное тело, Сознающее свою длину. Как отмечал в одной из статей поэт Андрей Вознесенский, зрительность мандельштамовского звука предвосхитила весь XX век. Меня же более всего поражает и восхищает провидческий дар Мандельштама, его беспощадная и точная оценка века, в котором ему довелось жить и творить. Мне на плечи кидается век-волкодав, Но не волк я по крови своей... - заявлял он в одном из своих программных стихотворений. Век Век мой, зверь мой, кто сумеет Заглянуть в твои зрачки И своею кровью склеит Двух столетий позвонки? Кровь-строительница хлещет Горлом из земных вещей. Захребетник лишь трепещет На пороге новых дней. Тварь, покуда жизнь хватает, Донести хребет должна, И невидимым играет Позвоночником волна. Словно нежный хрящ ребенка, Век младенческой земли, Снова в жертву, как ягненка, Темя жизни принесли. Чтобы вырвать век из плена, Чтобы новый мир начать, Узловатых дней колена Нужно флейтою связать. Это век волну колышет Человеческой тоской, И в траве гадюка дышит Мерой века золотой. И еще набухнут почки, Брызнет зелени побег, Но разбит твой позвоночник, Мой прекрасный жалкий век! И с бессмысленной улыбкой Вспять глядишь, жесток и слаб, Словно зверь, когда-то гибкий, На следы своих же лап. Кровь-строительница хлещет Горлом из земных вещей И горящей рыбой плещет В берег теплый хрящ морей. И с высокой сетки птичьей, От лазурных влажных глыб Льется, льется безразличье На смертельный твой ушиб. Вячеслав ТИМИРБАЕВ. Адрес материала: //msn.kg/ru/news/24454/ |
Распечатать | Оставить комментарий | Посмотреть комментарии |
Оставить комментарий
MSN.KG Все права защищены • При размещении статей прямая ссылка на сайт обязательна
Engineered by Tsymbalov • Powered by WebCore Engine 4.2 • ToT Technologies • 2007