Сосульки на усах

    Зима в Германии такая же дисциплинированная, как немцы, живущие там, как каштаны, которые дисциплинированно рассредоточились вокруг булыжникового плаца, в котором дисциплинированно - один к одному - плотно поселились серые, вечно покрытые глянцем влаги, одинакового размера камни. Они старые, но если постараются, то могут вспомнить, как когда-то из них высекали искры металлическими набойками на каблуках солдаты в шинелях мышиного цвета, а унтер-офицер с лихо закрученными кайзеровскими усами плеткой вколачивал в них привычку к дисциплине.

    Вы будете удивляться, но снег в Германии выпал ровно первого декабря. И только с этого момента наступила зима. До этого никаких поползновений. Дождь, сырость во всех проявлениях. От серебристых капель, повисших вниз головой на ветках озябших деревьев, до влажных простыней в солдатских кроватях, притаившихся в ожидании озябших солдатских тел. Кажется, что согреться невозможно никаким образом. Начинаешь сомневаться, что на Земле вообще есть места, где можно спастись от промозглой вездесущности. Когда заходишь в подвал душевой, то думаешь: "Нас предали!" - больно смахивает на пыточную гестапо. Унылый серый кафель. Он кругом. Местами обвалился, обнажая кирпичную германскую сущность. Он холодный и склизкий. "Оставь надежду всяк сюда входящий!", особенно те, кто думал погреться в этой ласково прозванной начальниками баней - "помоечной". Водичка из обрубков труб течет еле-еле живая. Температуры хватает только чтобы не обледенеть.

    Зима решительно пресекает унылый беспредел. Очистившийся до прозрачности воздух весело хрустит в носу. Он такой густой, что даже иногда ноздри слипаются. Особую пикантность, как острая приправа, придает дым из многочисленных печек. Это дым от изобретенного европейцами топлива. Брикет называется. В нем спрессованы торф и бурый уголь. Возможно, еще какой-то ароматизатор. Уж больно забористо воняет.

    Синими слоями дым висит в разорванном воздухе. Можно зайти в синий слой и посмаковать его на вкус, как в сигарном клубе, а потом обязательно вынырнуть на искрящееся морозными иголками пространство и закусить непорочной чистотой.

    Брикета привозят много. Солдаты в покрытых коричневой пылью бушлатах до такой-то матери намашутся широченными лопатами, перебрасывая тонны овальных кусков диковинного топлива в люки полуподвальных хранилищ.

    С отступлением сырости тепло приходит в "кубрики" казарм, высыхают простыни и повышается температура воды в помоечной.

    Есть только одна беда, с которой даже дисциплинированная немецкая зима справиться не в состоянии. Именно зимой чаще обычного случаются попытки бойцов Красной Армии интегрироваться в чуждое европейское общежитие. Пачками сбегают. Сволочи! Кайфоломы! Своими грязными руками в цыпках разрывают на части привычный, дисциплинированный армейский уклад. Вместо того, чтобы сортиры чистить, "правильные" бойцы вынуждены шастать по лесам Германии в поисках отщепенцев.

    Я писал в дембельский альбом стихи про маму, которая ждет сына, стоящего на страже ее и всех односельчан покоя. Как вдруг резко запахло "Шипром". Несколько мух от передозировки сразу упало без сознания, остальные ошалело стукались о стекла в безнадежных попытках покончить жизнь на морозе за глоток свежего воздуха. "Кто-то принял на грудь" - пришла на ум первая мысль, но вторая ее прогнала. Это побрился "ротмистр" Веревкин по кличке Шнурок и, сияя глянцем натянутой на широких челюстях кожи, ввалился в ленинскую комнату. Дедушка Ленин в обрамлении красного кумача чуть не выпал из позолоченной рамы.

    Кому первому посчастливилось разглядеть Шнурка в облаке "Шипра", как водится, по уставу пролаял команду: "Смирно!".

    "Вольно, вольно", - пророкотал Шнурок и присел на стульчик. Выражение лица его физиономии не обещало праздника.

    "Ну что, красноармейцы! Родина - мать...вашу! Зовет! Два предателя из пехоты покинули расположение полка. Уже три дня болтаются хрен его знает где. Все немки Восточной Германии пребывают в страхе неизбежного, зверского изнасилования. Цивилизованный мир замер в ужасе. Наша задача предотвратить незапланированный секс и вернуть миру спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Встанем грудью на защиту ни в чем не повинного гражданского населения. Всем одеть теплые подштанники и все "вшивники", у кого какие имеются, чтобы сохранить мужское достоинство в целости и сохранности для демографической стабильности! Всем получить у старшины белые маскхалаты. Построение через пятнадцать минут на "палубе"! Я пошел одеть трусы с подогревом!"

    Когда весь матерный лексикон был исчерпан и мы распухшие, как "царские снопики", выкатились на ребристый кафель ротной "палубы", белым облаком, все также невыносимо смердящим "Шипром", явился ротмистр. Бдительно осмотрел бойцов. Порвал сшитые уши на шапках, заставил быстренько поменяться "головняными" уборами с теми, у кого есть завязки, и мы двинулись. Десять бойцов, Шнурок и радиостанция. Выдали только штык-ножи, поскольку "отщепенцы" драпанули без оружия.

    Зима страшно удивилась легкомысленному явлению воинов Советской армии в такое темное время суток, щипала за уши, сыпала снегу за воротники. Правильной формы снежинки грустно таяли на немытых шеях оккупантов.

    Чтобы не вмерзнуть в окружающую снежную действительность, двигались к месту засады бегом. Черно-синее небо пузом придавило землю. Серебристые кроны тыкали ветками в чрево ночи - отодвинься!

    Прибежали к перекрестку дорог у городских дач. Незаконнорожденное детище социалистического лагеря - дачи в десять соток - поселилось и здесь, в центре Европы, как мы полагали, для того, чтобы мужественные воины могли прибарахлиться "вшивниками", любезно оставленными в незакрытых фанерных домиках доверчивыми бюргерами. Замороженный кислород скрипит на зубах и под сапогами. В интимной тишине ночи вызывающе светится только одно желтенькое окошечко. Прячемся за кустарником. Греемся анекдотами и приседаниями. Даже старые, пронумерованные, у Шнурка вызывают истерику с икотой. Он, сволочь, хлебнул из фляжечки. Это и есть его подогрев. Причастились и мы по глоточку. Чистый спирт огненной змеей ввинчивается в пропасть пищевода. Заедаем, не дыша, вкусным, как пломбир, снегом. Пар валит из внутренних органов. Он прилипает к бровям и усам. Усы есть только у Шнурка, но здоровенные, как у кайзеровского унтер-офицера. И брови не маленькие. Леонид Ильич отдыхает. Шнурок за всех постарался.

    Статистика жутко упрямая скотина. Она предупреждала, что еще ни одного дезертира ГСВГэшники не изловили самостоятельно. Всех обезвредили полицейские с помощью и по наводкам местного населения. Когда стало понятно, что и в этот раз она права, мы почти вымерзли, как мамонты.

    Решили спасаться, а то Родина утром недосчитается своих мужественных защитников. Потому, что минус тридцать! И "внутренние резервы" в заветной фляжке иссякли во внутренние органы солдат и офицера, где занимаются расширением сосудов, что увеличивает теплоотдачу и приближает ужас переохлаждения.

    Набрали веток в лесу, навыламывали штакетин из дачного забора, которых явно наколотили слишком часто. А спичек не оказалось. Фантастика! Причем все курящие. И Шнурок зажигалку свою куда-то запсютил.

    Делать нечего. Решили идти за братской помощью к светящемуся окошку. Ротмистр рылся в недрах памяти, отыскивая немецкие слова типа "Битте-дритте фрау-мадам!".

    Наковыряли для культурного контакта несколько коротеньких предложений и пошли предъявить их коренному населению. Огонь - фаер, а это - самое главное. Остальное заменит пантомима.

    Стодевяностосантиметровая махина Шнурка, упакованная во все белое, рывком хватанула дверь и, едва не сорвав ее с петель, слепо щурилась в потоке света от лампочки Ильича. Он был похож на жуткого лешего, которого положили в морозилку холодильника и забыли вытащить. Усы и брови покрыты синими сталактитами замерзших испарений, кожа побелела на грани обморожения.

    Бабулька сторожевала в своей конурке - и вдруг! Страшнее фрау Эльза ни до, ни после ничего не видела! Ее глаза сошлись в кучку на переносице, ноги переломились в коленках, и она рухнула, как подкошенная. Подняли, бережно положили на диванчик. Протампонировали нашатырем из аптечки. Она пришла в себя, но ее "херц" стучало слабо. Из-за грудной клетки его невооруженным слухом не было слышно.

    Настроили радиостанцию. Причем действовали так, что проверяющие залюбовались бы до невозможности. Сквозь эфирный треск сообщили, что у нас практически остановилось сердце. Перепугали все руководство батальона. Примчалась военная машина "скорой помощи", и бедную фрау доставили сначала в госпиталь, оказали первую помощь, а потом передали в добрые руки братьев по разуму. А страшный, но добрый ино-

    планетянин по кличке Шнурок все бормотал, непонятый: "Я же, мля, ниче не успел сказать! Я бы обьяснил! А она хлоп! И с катушек!".

    Сосульки на его усах и бровях обескураженно позвякивали. 

    Владимир ПИРОГОВ.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/18420/