Год надежд и разочарований

    Кыргызстан пережил революцию. Эта революция не дала того, чего от нее ожидали. Положительные приобретения освободительного движения все еще остаются, по мнению многих, и по сие время по меньшей мере проблематичными. Кыргызское общество, истощенное предыдущим напряжением и неудачами, находится в каком–то оцепенении, апатии, духовном разброде, унынии. Кыргызская государственность не обнаруживает пока признаков обновления и укрепления, которые для них необходимы, и, как будто в сонном царстве, все опять в ней застыло, скованное неодолимой дремой. Кыргызская гражданственность, омраченная… необычайным ростом преступности и общим огрубением нравов, пошла положительно назад… Есть от чего прийти в уныние и впасть в глубокое сомнение относительно дальнейшего будущего Кыргызстана.
    Мрачная картина, не правда ли? Но кто возьмется убедительно, а главное, аргументированно и доказательно опровергнуть сказанное?
    А теперь должен признаться в мистификации и плагиате. Все, что написано во врезе, взято из статьи русского философа и экономиста, жившего в последней трети XIX и первой половине XX века, Сергея Булгакова “Героизм и подвижничество”, вошедшей в сборник статей “Вехи”, изданный в Москве в 1909 году. Без малого век назад. Посвящен этот сборник был русской интеллигенции и оценке революции 1905 — 1907 годов. Единственно, что я сделал, это заменил в булгаковском тексте “Россия, русское, русская” на наше, отечественное.
    Что же произошло в Кыргызстане 24 марта 2005 года — революция, государственный переворот, народный бунт или что–то другое? Была ли реальная альтернатива тому, что случилось в республике в тот день? Было ли бегство президента и его семьи из страны элементарно паническим, вызванным самой обыкновенной трусостью, или эта акция имела под собой серьезные основания и жизни первого президента действительно грозила серьезная опасность? А может, правы те, кто убежден, что члены Семьи лучше, чем кто–либо иной, знали о своих закулисных деяниях и понимали, что неизбежное их разоблачение ничего доброго им не сулит?
    Сегодня об этом можно бесконечно и, в общем–то, бесплодно спорить. Однако, на наш взгляд, куда продуктивнее и важнее признать, что свержение акаевского режима произошло внешне так неожиданно и скоро, потому что оно было обусловлено банкротством внутренней политики первого президента, огромным разрывом между тем, что он говорил и проповедовал, и тем, что творил и он сам, члены его семьи и его ближайшее окружение.
    Банкротство это было настолько очевидным для всех, что, насколько мне известно, ни один из лидеров стран Содружества и дальнего зарубежья открыто и явно не осудил и не подверг сомнению справедливость кыргызской революции, не выразил поддержку и сочувствие сбежавшему экс–президенту.
    Быстрота, с которой разыгралось финальное действие взятия “Белого дома”, застала врасплох как стремительно бежавшего из страны главу государства со всем его семейством, так и тех, кто пришел ему на смену. Именно это всецело определило ту “тактику”, с которой представители новой власти приступили к управлению государством.
    Забегая несколько вперед, скажу, что именно быстрота и внешняя легкость, с которой произошла смена власти 24 марта, подействовала опьяняюще и провоцирующе на тех, кто собрался на правительственной площади 17 июня и решил разыграть сценарий мартовских событий на свой лад. Но если у участников штурма “Белого дома” 24 марта было цементирующее ядро, была вдохновляющая идея, а главное, на их стороне были настроение и поддержка большинства населения страны, то у их июньских последователей не оказалось ни первого, ни второго, ни тем более третьего. А потому увенчаться успехом эта акция никак не могла.
    Неожиданность и быстроту смены власти следует признать тем более странной, что отдельные умы как в Кыргызстане, так и за его пределами задолго до мартовской революции отчетливо видели всю порочность внутренней политики Акаева и открыто говорили об этом, пытаясь обратить внимание президента и его окружения на грозящую, пусть в то время и потенциальную, но вполне осуществимую опасность.
    Медвежью услугу Акаеву оказали его самонадеянность и самоуверенность. В тот период и у союзников президента, и у его непримиримых оппонентов складывалось устойчивое впечатление, что сам он упорно не желал прислушиваться к трезвым голосам и вносить какие–либо существенные поправки в проводимый им курс. Как глухарь на весеннем токовище, он привычно пел свою торжествующую и изрядно всем надоевшую песню о том, каких больших успехов добился Кыргызстан за годы суверенитета в построении демократического общества, в реализации экономической, земельной, аграрной реформ, как растет под его мудрым управлением благосостояние кыргызстанцев, точно не замечая реального положения вещей и не слыша трезвых голосов и объективных замечаний.
    Как мне кажется, в тот период он и его послушное во всем своему патрону окружение были настолько одурманены эйфорией многолетнего всевластия, вседозволенности и безнаказанности, что начисто потеряли способность видеть во всей полноте и без прикрас действительную ситуацию и адекватно оценивать ее. Власть твердо уверовала в то, что ей удалось переиграть население республики, превратить его большинство в безропотное, рабски послушное и легко управляемое сообщество людей. Ничем иным я не могу объяснить, почему весьма образованный, воспитанный на европейской культуре президент Акаев, обращаясь к согражданам 10 марта 2005 года с кратким анализом первого тура выборов депутатов Жогорку Кенеша, так отчаянно и беспардонно врал: “Итоги первого тура… показали, что выборы в Жогорку Кенеш стали впечатляющим шагом на пути утверждения демократии в нашей стране. Они идут в обстановке небывалой политической активности, открытой демократической борьбы, прозрачности и на высоком организационном уровне”. Или такой пассаж: “Категорически недопустимо использование силовых методов для давления на избирателей в интересах тех или иных кандидатов и тем более антизаконных действий”.
    Обратим внимание. Это говорилось в тот момент, когда наибольший скандал разгорелся в Университетском избирательном округе N№ 1, где баллотировалась дочь президента Бермет Акаева и где был допущен целый букет противозаконных действий в ее пользу. Чего стоила, например, массовая прописка в университетских общежитиях студентов, живущих в пригороде или в других районах столицы, постоянные политпроработки с популярными разъяснениями, за кого голосовать, с угрозой применения в случае непослушания репрессивных мер.
    Пять дней спустя, 15 марта (за 9 дней до свержения), Акаев вновь, на сей раз по поводу окончательных итогов парламентских выборов, соловьем заливался с экранов телевизоров: “Накал избирательной кампании, искренняя заинтересованность избирателей в результатах превзошли все ожидания и стали лучшим подтверждением того, что демократия пустила в Кыргызстане глубокие корни, стала нормой жизни для нашего народа”. И далее продолжал фарисействовать президент: “Власть сделала максимум возможного, чтобы у всех, кто участвовал в выборах, были равные шансы”. И, наконец, апогей лжи и лицемерия: “Я хочу предостеречь тех, кто идет на поводу у проигравших выборы кандидатов и надеется, что посредством митингов и бесчинств можно растоптать закон и мнение большинства народа. Никому в Кыргызстане, кроме кучки политиканов, не нужны революции, не нужны беспорядки. Подумайте, есть ли смысл идти на поводу у них. Жизнь и народ дали им оценку самым непосредственным и объективным образом — на выборах, своим голосованием. Сколько ни митингуй, другой оценки не будет”.
    Это говорилось в тот момент, когда тысячи и тысячи избирателей, тот самый народ, на который ссылался глава государства, в разных регионах республики не митинговал, нет, а буквально бунтовал, протестуя против беспрецедентного применения административного ресурса в ходе выборов.
    Не претендую не роль пророка. Возможно, заблуждаюсь. Но у меня сложилось устойчивое мнение, что все чувства любви и преданности Акаева Кыргызстану и народу, о которых он так любил распространяться в бытность президентом страны, находились не глубже, чем на кончике языка. Год, прошедший после его отрешения от власти, лишь укрепил меня в этом убеждении.
    Если проанализировать постреволюционную ситуацию в Кыргызстане в течение этого года, несложно заметить, как системно, без длительных пауз во времени то сам экс–президент, то кто–либо из членов его семьи, то нукеры из бывшего ближайшего окружения пытались и пытаются напомнить о себе, каким–то образом раскачать неустойчивую лодку гражданского согласия в республике, вбить клин между ветвями власти, посеять недовольство, недоверие к новой власти и неуверенность среди населения. Для этих целей используются отдельные СМИ, на которые их влияние все еще сохраняется, союзники экс–президента как в структурах власти, так и отошедшие внешне от активной политической деятельности, закулисные и подковерные игры в эшелонах власти, кем–то умело отрежиссированные и направляемые.
    Задача сторонников акаевского режима в значительной мере облегчалась тем, что дата 24 марта 2005 года не стала вехой принципиального, коренного преобразования политического строя, который сложился в Кыргызстане за 14 лет независимости. Социальные результаты мартовской революции для нижних, обездоленных слоев населения были не только ничтожными в сопоставлении с их ожиданиями, эти результаты оказались со знаком “минус”.
    А неизбежные экономические трудности, хаос, вакуум власти послереволюционного периода, проведение новым руководством страны кадровой политики в противовес ожиданиям широкой общественности, медлительность в устранении, а то и явное нежелание смягчить социальную несправедливость и напряженность, которые стали нормой жизни при прежнем режиме, сделали новую власть весьма удобной и легкоуязвимой мишенью для критики и язвительных стрел недовольной части гражданского общества. К сожалению, круг недовольных чрезвычайно широк.
    Крайне слабым утешением здесь могут служить уроки истории, которые учат, что все революции плодили значительно больше тех, кто переживал после них горькие разочарования, нежели тех, кто вкушал их сладкие плоды.
    Неразборчивость в средствах при свержении старой власти приводила и продолжает приводить к тому, что в массе своей участники “взятия Бастилии” перестают уже различать, где кончается “революционер” и начинается погромщик и мародер. У многих из них появляется сильно преувеличенное ощущение собственной роли в этих событиях и своих прав и в то же время весьма ослабленное сознание обязанностей и личной ответственности.
    Наиболее показательный пример этого — Нурлан Мотуев, который, если верить его публичным заявлениям, убежден, что был одним из лидеров и “пламенным мотором” мартовской революции.
    Философ Сергей Булгаков, с которого я начал свои размышления, предупреждал: “Не надо забывать, что понятие революции есть отрицательное. Оно не имеет самостоятельного содержания, а характеризуется лишь отрицанием ею разрушаемого, поэтому пафос революции есть ненависть и разрушение”.
    К сожалению, надо признать, что первая (и дай Бог последняя) кыргызская революция пробудила и развила большую разрушительную энергию народных масс, активизировала протестную митинговую стихию.
    И хотя русский революционер, теоретик анархизма Михаил Бакунин утверждал, что “дух разрушающий есть вместе с тем и дух созидающий”, у нас созидательные силы оказались и пока что остаются значительно слабее. Ощущение и понимание этого оставило заметный след в сознании и душах многих граждан страны. Не учитывать это было бы серьезной ошибкой.
    Думаю, именно расчет на снижение авторитета власти в глазах гражданского общества, рост неудовлетворенности масс ухудшающейся ситуацией подтолкнул некоторых депутатов на открытую конфронтацию с президентом Курманбеком Бакиевым.
    В связи с этим, размышляя об уроках первого послереволюционного года, важно обратиться к достаточно показательному примеру недавнего противостояния парламента и президента. Почему оно закончилось победой главы государства? На мой взгляд, важную роль в этом сыграло то, что некоторые депутаты, решившие взять на себя функции властителей дум и дирижеров в парламенте, с одной стороны, переоценили свои возможности, а с другой — недооценили характер момента.
    Да, постреволюционные ожидания большинства граждан не оправдались, да рейтинг Бакиева как главы государства за этот год в обществе заметно снизился, но он оставался все же значительно выше, чем рейтинг законодательной власти в целом. Не обладая авторитетом Бакиева в глазах широкой общественности, спикер (теперь уже экс) Жогорку Кенеша Омурбек Текебаев ринулся в схватку с ним, что называется с открытым забралом, но лишь навредил себе. Группа оппозиционно настроенных президенту депутатов не смогла привлечь на свою сторону парламентское большинство в силу того, что в их действиях слишком отчетливо проглядывали легковерие без серьезной веры, критика президента без конструктивной объединяющей идеи и вдохновляющего творчества, нетерпимость и отрицание без сдерживающего начала и позитивной альтернативы. Это привело к тому, что в результате поспешной эскапады Текебаева и его сторонников позиции Курманбека Бакиева укрепились не только в общественном мнении, но и в самом парламенте.
    И еще один урок этого противостояния. Абстрагируясь от нападок определенной части депутатов на президента и на результаты деятельности возглавляемой им исполнительной власти, хочу напомнить вот о чем. Недовольство и сомнения совсем не обязательно побеждают числом недовольных и сомневающихся. Зачастую они берут верх за счет социальной демагогии, ловко и умело эксплуатирующей усталость и недовольство масс, а также за счет попустительства власти.
    Сегодня в обществе активно обсуждается вопрос, что и как отмечать 24 марта, как назвать этот день в назидание потомкам. То, что граждане республики расходятся в оценке события годовой давности, вполне объяснимо. Как, в общем–то, понятно и то, что далеко не все кыргызстанцы склонны расценивать его как прогрессивное явление судьбоносной значимости.
    Отношу себя к убежденным сторонникам мартовской революции 2005 года, поскольку видел и осознавал всю пагубность акаевского режима, огромный вред, наносимый обществу его крайне непрофессиональными действиями на посту главы государства, алчность, цинизм и бессовестность окружающей его камарильи.
    И все же хотел бы напомнить тем, кто впадает в экстаз эйфории, муссируя эту тему, метаморфозы с оценкой роли и места в жизни страны Великой Октябрьской социалистической революции. Думаю, вряд ли кто станет оспаривать, что ее масштабы, значение, ее влияние на дальнейший ход мировой истории оказались несравнимо более значимыми и существенными, чем “тюльпановой революции”. И что же? Какой все это подверглось ревизии потомками большевиков три четверти века спустя? Так, может, и нам с учетом уроков истории не следует особо суетится и переживать по поводу названия дня 24 марта и формы проведения праздничных торжеств? Может, повременить пока, посмотреть, как будет развиваться новорожденный, не придется ли родителям краснеть за него? А там можно и о деталях подумать. Это от нас, при удачном стечении обстоятельств и благоприятном исходе, никуда не уйдет. А еще лучше переложить эту заботу на плечи потомков. Пусть они судят и дают должную оценку.
    Вячеслав Тимирбаев.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/13371/