Земляки а ля натюрель

    Что в имени тебе моем?
    Маевка… Как произносить это слово? Как МаЕвка, с ударением на “е”? Скорее всего. Именно сюда наши граждане в далекие теперь уже начальные советские годы выезжали с семьями на празднование праздника труда — Первого мая. Или так безлично, как это делаем мы теперь, — Маевка, словно слово это производное от предмета мужского туалета? Но, оказывается, слово это можно произносить еще и с ударением на букву “а”. И тогда получается, что оно — производное от слова “маета”.
    Хрупким осенним днем плутаем в той части села, где ландшафт извилисто изрезан руслом реки Кара–Суу. Но река — это громко сказано. Может быть, давным–давно здесь и была полноводная река, а сейчас на память о тех давних днях осталось только глубокое русло, на дне которого плещется стоялая, грязная, черная вода. А может быть, река эта всегда была такой, грязной и мутной, отчего и получила свое название? Тем не менее местные жители поясняют: вам нужно на другой берег реки…
    Другие вздыхают: как называется наша речка? Да Карасучок называется, одно название, что река. А та петляет, живет, борется за себя, хотя давно стала для местных жителей своего рода отстойником — редко кто не сбрасывает в нее всякие нечистоты. Проселочные дороги в эту часть села прогибаются коромыслом, напоминая о том, что когда–то эта река действительно была мощной и сильной и легко взрезала своими струями глинистую эту землю. И тогда, наверное, к ее имени не добавляли это унизительное окончание “ок”. Но все проходит, и все меняется.
    В Маевке удивительным образом сочетаются два настроения. Одно — грустное. Вздыхают: хорошо здесь было жить при советской власти. Другое — бодрое. Хорошо здесь жить! Город рядом, но никому в глаза не бросаются новые добротные дома с пластиковыми окнами и суперсовременными воротами. Причем грустными ходят не только пожилые люди, но и молодые, разделившие тоску по былому достатку вместе со своими бабками и дедами. Бодрыми — исключительно молодые, удачливые, сумевшие приспособиться к условиям дикого капитализма. Вторые пересекают извилистые ландшафты на иномарках. Первые никуда не спешат, сидят на корточках у ворот, мусолят дешевые сигареты. Типажи удивительнейшие!
    Вот пересекает главную трассу испитый до донышка синелицый гражданин. В мутных его глазах напряжение — успеет или не успеет перейти дорогу, если слева на него несется поток машин, а справа надвигается тяжелый грузовик? Переходит обреченно, но с надеждой, прижимая карман рваного пиджака с только что купленным четком. День у него такой выдался удачный, вчера пил самогонку, а похмеляться будет водкой. С надеждой же смотрит на него молодой парень с почти перерубленной головой, ждет. Голова явно была пробита недавно. Запекшаяся свежая кровь по уху ушла куда–то за шиворот. Опухшие же глаза с интересом откликаются и на наш поиск. Приветлив, старается помочь: идите к бабе Тоне, она все и про всех знает. Передвигается легко. И если бы не эта почти пополам перерезанная голова (лопатой что ли?), то ничего особенного в нем не было бы. Но эта мелкая “деталь” его самого явно не волнует.
    Мается он совсем от другого: сколько несет приятель и хватит ли несомого и на него? Маются на пригретой солнышком осенней земле некоторые другие обитатели Маевки. В рабочий день без работы. Рядом с ними маются худые псы. Но дома у всех добротные, даже если и небольшие по размеру, заборы крепкие, ворота высокие. Однако все–таки как много молодых мужчин, парней, женщин стоят на улицах, развлекаясь рассматриванием прохожих. С удовольствием вступают в разговор и легко ориентируются в лабиринтах речки, настойчиво предлагая нам перебраться через нее “где получится” и “на том” берегу найти то, что мы ищем.
    Здесь еще много русских. Речь грамотная, упругая, образная, но газет не читают. Зачем? Такое ощущение, что давно определили себе просто доживать, не озабочиваясь никаким интересом к реалиям сегодняшнего дня. Потом, когда солнце склонится к закату, все уйдут домой, за свои крепкие заборы, и каждый останется наедине со своей судьбой. Петли улиц и тупичков, сложившиеся в точном соответствии с извивами речки, погрузятся в полную, кромешную, беспросветную тьму. Но тем, кто на иномарках, она не страшна, а тем, кто ходит пешком, ночью некуда и не за чем выходить.
    Маевка… МаЕвка… МАевка…Странное, необычное село под боком у города.
    Какое мне дело до всех до вас?
    В городе Кара–Балта скоро будут выбирать мэра. Озабочены этой проблемой исключительно всякого рода группы, группки и группировки, из которых и состоит наше сегодняшнее общество. Так называемый народ в массе своей о выборах пока что и не думает. Зачем? Вот когда начнутся, тогда и посмотрим, кто, что и сколько даст, и тогда решим, кто станет мэром. Всякие столичные разговоры о том, что пора прекращать “выбирать” за деньги и посулы, карабалтинцев не коснулись и легким дуновением, следовательно, они по–прежнему не в курсе, что продаваться — это стыдно и непатриотично. Стыдно голодным ходить, резонно полагают они, поэтому те, кто хочет стать мэром, начинают потихоньку подогревать в них аппетиты.
    Когда в Бишкеке на площадь вышли, как писалось в газетах, криминальные структуры, один из претендентов на пост мэра города Кара–Балта мгновенно создал нечто вроде отрядов самообороны, обещая землякам поддержку “в случае чего”. Но о его стараниях большая часть горожан так ничего и не узнала, поскольку бояться ничего не собиралась и никакой опасности для себя не ждала. Спокойные люди живут в городе Кара–Балта. Даром, что всего в 60 километрах от столицы, но абсолютно, совершенно никак не завися от ее настроений.
    Здесь также в массе своей не читают газет, отдавая предпочтение телевизору. Поясняют откровенно: а что, лег на диван и смотри и слушай, что умные люди тебе растолкуют и разжуют. Книги здесь теперь тоже не в почете. А если какие и читают, так исключительно такие, как “Сто способов быстро сделать деньги” или “Сто способов быстрого излечения геморроя”. Врачам не доверяют, поэтому в городе активно процветает так называемое народное целительство. У порогов всякого рода лекарей, знахарей, гадателей и предсказателей вечные толпы жаждущих исцеления или “открытия пути” к богатству.
    Большинство карабалтинцев свою агрессию также гасят алкоголем. Богатые — в ресторанах и кафе, бедные — на кухне самогоночкой. На дверях самогонщиков никаких объявлений типа “продажа спиртного производится круглосуточно” не висит, однако жаждущие легко и привычно находят к ним путь. Не пьют здесь разве что только кошки и собаки, но и тут бывают исключения, о которых карабалтинцы рассказывают с неподдельным интересом. Дать глоток пива из своей бутылки младенцу — святое дело, а почему бы и нет?
    А агрессия у карабалтинцев начинается тогда, когда они чувствуют, что кто–то покушается на их права. Но это совсем не значит, что они начинают ходить по инстанциям и добиваться справедливости. Горожане — стойкий народ. Они знают, что искать справедливости — себе дороже. Поэтому ограничиваются злословием о начальстве и коллегах. В минуты, когда “момент истины” освещает карабалтинец, можно узнать много интересного о мэре, директоре школы или крупном хищении золота. Обиженный карабалтинец способен рассказать все. Но на этом запасы его “социальной” активности, как правило, и заканчиваются. И если в этот момент вдруг перед ним возникнет только что безжалостно описываемый персонаж, карабалтинец только крупно сглотнет от страха и тут же выдаст ему такое количество лести и лжи, что потом даже сам устыдится на мгновение своего поступка.
    Скоро в этом городе состоятся выборы мэра. Ну и что? Стойкое неверие в перемены собственной жизни с помощью власти у карабалтинцев в крови. Поэтому они в очередной раз предпочтут взять “кусок” здесь и сейчас, но никогда не станут жертвовать им во имя светлого будущего. Карабалтинцы — прагматики. Ведь известно же, что только “дурак думкой богатеет”.
    Людмила Жолмухамедова.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/12109/