Данияр КОСУМБАЕВ: Чтобы лечить отрасль, нужно знать диагноз

    События последних двух лет сказались на экономике весьма плачевно. Такого огромного дефицита бюджета, как нынче, страна еще не имела.

    Правительство в связи с тем, что надо выполнять социальные обязательства перед населением, не раз перетряхнуло все отрасли, чтобы увеличить сбор налогов и расширить налогооблагаемую базу. Внимание привлекло алкогольное производство, работу которого давно никто не анализировал. А посему оно до недавнего времени благополучно пребывало в тени, не привлекая к себе внимания. Доходы от него шли в карман водочным королям и их покровителям в высших эшелонах власти. Эта доходная во всем мире отрасль у нас по понятным причинам отошла на второй план, давая в казну все меньше налогов. Хотя, как показывает статистика, население пить стало больше по сравнению с советскими временами. Водка из-за своей дешевизны, можно сказать, у нас льется рекой.

    После апрельских событий перед новым руководством Госалкоагентства правительство поставило сложную задачу — навести порядок в производстве и реализации водки, пива, вин, шампанского. В каком состоянии находилась отрасль, и что удалось сделать, с читателями “МСН” поделился статс-секретарь ведомства Данияр Косумбаев.

    — Сколько предприятий алкогольной отрасли реально работает в республике?

    — В основном доходными являются заводы по выпуску водки. На сегодняшний день мы подписали соглашение с восемью из десяти компаний, на долю которых приходится максимальный валовой объем. Мы имеем около десяти производителей кальвадоса и бренди, четыре завода по выпуску коньяка и три — шампанского, 15 пивных и еще 19 винных компаний. Один водочный завод находится на юге — в городе Кара-Куль Джалал-Абадской области, остальные — в Чуйской и Бишкеке. Винные и пивные компании тоже в столице и Чуйской области. Правда, производством вина занимаются и на юге страны.

    — А Талас и Нарын? Там продукция, получается, привозная?

    — До 2009 года там тоже были свои производители алкогольной продукции, но, как известно, после принятия закона, устанавливающий минимальный объем производства в 100 тысяч декалитров (дал), многие заводы закрылись. На тот момент существовало 24 водочных завода, география была очень широкая, однако объем производства мизерный. Например, в Таласе компания выпускала всего 2500 дал. Это не серьезно.

    — Можно водочные предприятия отнести к бюджетообразующим? Откуда они получают сырье?

    — У нас действуют два спиртовых завода. Один частный — ОАО “Агропищепром”, который находится в Токмаке, и Госпредприятие “Кара-Балтинский спиртовой завод”. Токмакский принадлежит группе компаний “Аю”. Он обеспечивает сырьем два производства — “Кыргызалкотрейд”, “Аю”. Все остальные покупают кара-балтинский спирт.

    Импорт спирта класса “Альфа” и “Люкс” запрещен. Мы сами их выпускаем. Завоз извне будет разрешен в случае остановки внутреннего производства и нехватки объемов. На сегодняшний день половины мощности Кара–Балтинского спиртового завода хватает для обеспечения всех водочных заводов сырьем. За полугодие предприятие произвело почти 1 миллион 140 тысяч литров спирта.

    — Что скажете о контрабанде, с которой раньше финполиция и налоговая служба активно боролись?

    — Если говорить о данных Нацстаткома, которые водочные компании называют не иначе как мифом, за последние три года ежегодное потребление сорокаградусной составляло в среднем 46 миллионов литров. При этом выпускали порядка 14 миллионов. Нехитрые подсчеты показывают — мы имеем 70 процентов нелегального производства. Водка делается из спирта, соответственно, спирт марки, фурнитура тоже откуда-то берутся. Для пресечения нелегального оборота с финполицией и ГНС согласовали совместные мероприятия по проведению проверок. Уже есть результаты.

    — Местные заводы не замешаны в криминальном бизнесе?

    — Не думаю, что нелегальное производство возможно в таких объемах. Остаться незамеченным очень сложно. Но в то же время нелегальное изготовление водки однозначно существует. Наши областные подразделения проводят мониторинг рынка, пытаясь определить соотношение объемов легальной и нелегальной продукции в разрезе компаний.

    — Сколько человек занято в отрасли?

    — В целом, учитывая реализацию готовой продукции, около ста тысяч человек.

    — Какова динамика развития этого сегмента экономики последние 10 лет?

    — Пик производства пришелся на 2003—2004 годы. Тогда официально было произведено 25 миллионов литров водки, хотя пили тогда значительно меньше, чем сейчас. За десятилетие потребление горячительного увеличилось почти вдвое. А с 2004 года официальный объем выпуска упал почти в два раза.

    — Интересная картина: раньше пили меньше, а разливали больше, зато сейчас пьют больше, а производим меньше.

    — Такая схема для тех, кто контролировал этот бизнес, была выгодна. Огромные потоки шли мимо кассы, то есть бюджета. В этом году мы начали работу с того, что провели детальный анализ деятельности всех компаний, хотя при этом получали тумаки от членов Общественного наблюдательного совета (ОНС), которые нас нещадно критиковали. Мы делали анализ не для того, чтобы показать, как все запущено, а чтобы увидеть реальную картину хозяйства, прежде чем разработать меры по расчистке завалов. До нас никто такой работы не проводил. В итоге, используя нами же полученные данные, которые ходят по рукам, ОНС говорит, что все плохо, мол, Госалко ничего не делает. Но чтобы лечить отрасль, нужно хотя бы знать диагноз.

    — Вашей аналитической работе кто-нибудь препятствовал?

    — Главная трудность заключалась в том, что не было никаких данных. С чего начать? Системы, позволяющей отслеживать динамику развития, нет. Структура была направлена на выполнение карательных функций, но не созидательных. Мы хотим изменить ее, создать аналитический отдел, который будет заниматься сбором и накоплением информации, ее анализом. Станем обеспечивать производителей этой информацией.

    — А почему отечественные производители не могут выйти на рынок того же Казахстана?

    — Первая и основная проблема — отсутствие полной и достоверной информации. У нас нет анализа рынка соседних стран. Мы по крупицам собирали данные,  смогли сделать сравнительный анализ по ставкам, по акцизам, лицензионным требованиям, узнали массу другой информации, которая требуется для торговли алкоголем. К примеру, ставка акцизного налога на пиво в России 15 сомов за литр, у нас — 8. Получается, пока невыгодно туда возить. Мы создаем сайт, на котором можно будет найти информацию о рынках алкогольной продукции в соседних странах.

    — У нас же недавно этот акциз был поднят. Как удалось убедить правительство пойти на это?

    — Благодаря анализу мы увидели, что последние 12 лет акциз на пиво не менялся. В 1999 году составлял 3,2 сома за литр, в 2004-м — 5 сомов. С тех пор ставка не менялась. Бутылка пива стоит в среднем 50 сомов, акциз составляет 5 процентов, а во всем мире — 50—70 процентов стоимости алкоголя, который, как известно, наносит социальный вред. Поэтому часть денег с него должна идти на реформу здравоохранения и другие социальные проекты. В этом году местные производители пива сделали громадный рывок — увеличили объем продукции почти на 170 процентов по сравнению с прошлым годом. В 2008 году доля импортного пива на нашем рынке была 65 процентов, в минувшем — 50 на 50, а в этом году, я думаю, пропорция поменяется в нашу пользу.

    — Какова налоговая база алкогольной отрасли?

    — В этом году планируем собрать более 1,3 миллиарда сомов, в прошлом году получили 800 миллионов. Как видите, поступления должны увеличиться на 500 миллионов сомов. Чтобы добиться такого результата, создали льготные условия: отпускаем спирт на условиях консигнации, внесли изменения в Налоговый кодекс. Например, производителям водочной продукции, выполняющим план, предоставляются отсрочки по выплате акцизного налога. Мы ввели полный мораторий на проверки предприятий, которые добросовестно выплачивают акциз, убрали налоговые посты. Любую водочную компанию, которая подписывает с правительством соглашение, своевременно выполняет объемы и выплачивает акциз, никто не имеют права проверять.

    — За счет чего вы планируете поднять сбор на 500 миллионов сомов?

    — Исходя из данных, что потребление водки составляет 46 миллионов литров в год, мы изначально в план производства заложили 30 миллионов литров. Понимая, что в одночасье все изменить сложно, приняли индикативный план — 25 миллионов литров, хотя в прошлом году было всего 13 миллионов. Заключено джентльменское соглашение с производителями водки. Госалко создает условия для легального производства и при выполнении определенных условий, грубо говоря, мы закрываем глаза на выпуск части “левой” продукции.

    Это будет длительный и болезненный, весьма тяжелый процесс. Мы обещали производителям законодательно обеспечить все преференции. Свое слово держим, зато некоторые компании, к сожалению, не выполняют взятых обязательств. Таких лишим льгот, начнем проводить тотальные проверки.

    — Вы заключили соглашение, по которому производители увеличивают объем практически в два раза, основываясь на статистических данных. А если они ошибочны? Как реализовать излишки? Внутреннее потребление не безгранично, а возможностей для импорта нет.

    — Существуют определенные методики расчета, они понятны и достоверны. Например, по словам водочных королей, ежемесячный оборот вторичной водочной тары превышает 10 миллионов бутылок. Это 500 тысяч дал. В год — 60 миллионов литров.

    — А производители не спорили относительно объемов?

    — Еще как! Водочные компании были не согласны. Но я думаю, что 25 миллионов литров — самый нижний предел потребления.

    — Можно ли сегодня считать алкогольную отрасль стратегической? Во всем мире она считается одной из самых доходных.

    — Бюджет страны — 90 миллиардов сомов, а мы даем 1,3 миллиарда. Как говорится, без комментариев. Отрасль практически не росла в динамике развития экономики. Производство вина за четверть века снизилось в 20 раз. Если в 1985 году мы производили 52 миллиона литров вина, то в прошлом — всего 2,5 миллиона. Потеряли колоссальные деньги.

    — Насколько коррумпирована алкогольная отрасль по сравнению с другими секторами экономики?

    — На публике владельцы водочных компаний молчат. Но в неофициальных разговорах все они жалуются на мздоимство. Мы им предложили прекратить давать на лапу, а сэкономленные средства вносить в бюджет. Почему отрасль потеряла свою значимость? Не было системного подхода. Не было развития.

    — На днях в Интернете появилась информация, что с начала года импорт водки увеличился на 20 процентов, а пива — на 25.

    — Сомнительная новость. Импорт водки не увеличивался, да и вообще он составляет мизерную долю. В прошлому году завезли 1,2 миллиона литров, потому что привозная водка дороже местной. Есть проблема контрафактной продукции. Используя раскрученные бренды, другие производители продают свою продукцию вдвое дешевле оригинала. Себестоимость водки во вторичной таре без акцизного налога 32 — 33 сома, а импортная продается от 120 и выше. Мы сейчас работаем над этой проблемой совместно с ГНС и таможенной службой. Хотим внедрить новые механизмы учета алкогольной продукции.

    — Как идет борьба с распространением и выпуском поддельных акцизных марок?

    — Производство фальшивых марок налажено за границей, но печатают их и у нас. Специалисты могут определить подделку на глаз. Однако сейчас появились фальшивки очень высокого качества, со всеми степенями защиты, которые отличить от настоящих могут только эксперты.

    — Вы начали свою работу на новом поприще с анализа рынка. Каким представляете будущее отрасли?

    — Продажа алкоголя была и будет высокодоходным делом. По статданным, потребление водки в стране растет. Производство и реализация сорокаградусной — серьезный бизнес. Начиная от левого спирта и марок, кончая реализаторами. Водка для многих остается основным источником дохода.

    — Возникает противоречие: с одной стороны, увеличение потребления алкоголя вредно для населения, его генофонда, а с другой — бизнес способен помочь решить многие социальные проблемы.

    — Наша основная задача — не стимулировать или ограничивать производство. Раз это приносит вред обществу, мы хотим создать условия, при которых государство получало бы деньги для реализации соцпроектов. За последние три года динамика ввоза слабоалкогольных энергетических напитков увеличилась в 20 раз. Они пользуются популярностью у молодежи. К нам обращались с просьбой запретить ввоз такой продукции, так как она вредна для неокрепшего организма. Требуется кропотливая скрупулезная работа.

    В этом году мы приняли первостепенные изменения в законодательство, ужесточили ответственность за некоторые нарушения, например, за реализацию алкогольной продукции без марки. Хотим поработать в направлении запрета продажи алкоголя несовершеннолетним. Сделали запрос в Минздрав для определения степени вредности энергетических напитков. Во многих странах они признаны вредными для подрастающего поколения. У нас, по данным Минздрава, более 36 тысяч детей состоят на учете как алкоголики. Однако сейчас мы не можем запретить их ввоз, потому что у бизнесменов есть все разрешительные документы. Тогда мы сделали анализ акцизного налога. Выяснилось, что с одной банки платится от 1 до 2 сомов акциза. Мы увеличили эту ставку почти в 7 — 8 раз. В этом году ставка налога 15 сомов.

    — И что, импорт уменьшился?

    — Закон только вступил в силу, поэтому пока непонятно. Мы просчитывали варианты с различными ставками, в результате выбрали максимально выгодный. При слишком большом увеличении есть опасность потерять рынок, а взамен получить поток контрабанды. Даже при снижении объемов бюджетные поступления увеличатся по сравнению с прошлым годом.

    — Как складываются отношения с Общественным наблюдательным советом?

    — Я считаю, что с ОНС у нас сложились хорошие партнерские связи. Есть понимание и желание дополнять друг друга. На все их запросы отвечаем своевременно, предоставляем всю необходимую информацию. Во все мероприятия — мониторинг, пресс-туры включали членов наблюдательного совета. Их пригласили даже в аттестационную комиссию по отбору специалистов.

    — Каково вам, человеку непьющему, не работавшему в этой отрасли, окунуться в незнакомую среду?

    — Реалии госслужбы порой удручают. Заработная плата низкая. Специалист получает около 4—5 тысяч сомов. С такими доходами содержать семью сложно. Поэтому и рвения особого ждать не приходилось. С другой стороны, я всем говорю, что если будет желание и стремление к развитию, мы найдем возможности стимулировать карьерный рост работника. У нас 9 человек после обучения стали получать дополнительно к зарплате 14 тысяч сомов. Стремимся оптимизировать расходы, сэкономленные средства хотим направить в фонд заработной платы.

    — А не будет так, что Госалко урежут бюджет на следующий год ровно на сэкономленную сумму? Вы же знаете наш Минфин.

    — Такая опасность существует, но в проекте постановления инициированного Минфином, прописано, что сумма не будет меняться. В нашей организации 87 процентов расходов — заработная плата и коммунальные услуги.

    — Ваш анализ положения в отрасли находит понимание у людей, которые принимают решения?

    — Да, с начала года мы не раз встречались с производителями в правительстве и пять раз с первым вице-премьером Омурбеком Бабановым. Мы можем обращаться к нему напрямую. Он в этом плане открыт, так как понимает: создав определенные условия для бизнеса, можно добиться положительных результатов в пополнении бюджета.

    — Для бизнеса приоритетом является получение прибыли. А есть у предпринимателей понимание социальной ответственности?

    — К сожалению, практически нет. В прошлом году из одиннадцати компаний всего одна показала прибыль в миллион сомов. По бумагам получается, что водочный бизнес вообще не имеет доходов. По нашим подсчетам, из-за нелегального оборота водки страна недополучает миллиард сомов в год. Это не считая нелегального спирта, фальшивых акцизных марок и т. д. Колоссальные средства, от которых многие не хотят отказываться.

    — Водочный бизнес всегда считался криминальным. Что нужно сделать правительству для наведения порядка?

    — Самый оптимальный шаг — создание благоприятных условий для бизнеса. Административными рычагами и давлением сделать это будет сложно. Даже в самых благополучных странах теневой оборот алкоголя составляет до 10 процентов. К примеру, в этом году мы освободили винные компании от НДС, потому что динамика спада в винной отрасли критическая. Может случиться, что через два — три года мы совсем потеряем виноделие. В развитых странах производители таких напитков пользуются господдержкой. Мы тоже будем искать рычаги, с помощью которых бизнес мог бы развиваться и приносить максимальный доход обществу.

    — На ваш взгляд, надо повысить цену лицензий?

    — С учетом мирового опыта мы вводим так называемые денежные сборы на право производства алкогольной продукции. Для пивных компаний это будет 50 тысяч сомов в год, для водочных компаний — 100 тысяч, то есть вводится градация в зависимости от сферы деятельности. Импорт алкоголя из стран нечленов ВТО у нас квотируется ежеквартально. Мы дифференцировали требования к реализации, для юридических лиц денежный сбор составляет 10 тысяч сомов в год. Госалко будет администрировать эти сборы как агентство, выдающее разрешения. Этот вопрос согласован с производителями, которые готовы к такому шагу.

    — Вашу структуру постоянно реформируют: то она при одном министерстве, потом ее передают другому, словно она лишняя. Поговаривают, что Госалко хотят присоединить к ГНС. Хотя при чем тут налоговая служба? Не вижу логики реформаторов.

    — Есть такая опасность. Если, скажем, сейчас поменяется хоть одно слово в названии ведомства, это потребует изменений в законодательной базе. И та большая работа, которую мы начали, остановится минимум на год, а сама отрасль опять станет бесконтрольной. Госалко лишится полномочий на проведение мониторинга, проверок. Изменение юридического статуса приведет к тому, что мы остановимся либо будем топтаться на месте. От этого никто не выиграет, все будут в проигрыше. А стратегическая отрасль, как и была, останется в тени.

    Лариса ЛИ.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/35827/