Побег журналистов, драка у УВД и «ваши — ангелы»

    «Мне больно, что в такой тяжелый момент я не в Узбекистане», — говорит каждый из этих людей. Они не понаслышке знают, что такое быть гонимым за то, что посмели сказать правду об Андижане. Эти пятеро сейчас в Бишкеке, живут, как сказали бы некоторые мои соплеменники, припеваючи — в ожидании окончательного вердикта миграционных служб. И — здравствуй, Норвегия (Канада, Румыния и прочие гостеприимные для беженцев государства). Но не дай Бог никому пережить и трети того, что выпало им на долю в родном Узбекистане.
    После 13 мая — дня андижанской трагедии — коллектив интернет–проекта, действующего под крылом IWPR (Институт по освещению войны и мира, откуда мои собеседники), старался работать до последнего. На своем сайте — www.uznews.net — они умудрились разместить около 50 острых статей (что это значит, догадываются, думаю, все). Для Узбекистана это было богатейшее — на непричесанную, невыхолощенную информацию медиа–издание, которое совсем не было нужно Исламу Каримову, жестоко загасившему восстание в Андижане. Взломы сайта, убийства людей, поставлявших честную информацию (например, тех, кто разговаривал с могильщиками и посмел опубликовать реальные цифры), угрозы, слежки и всяческое давление, включая налоговые проверки… В конце концов офис закрылся, а половина его сотрудников вынуждена была бежать: пятеро — в Кыргызстан, один человек — в Казахстан.
    — Те, кто с нами работал, либо допрашиваются сейчас, либо уже арестованы, — говорят они. — Наши источники калечат, людей сажают, убивают… В последнее время до отъезда мы чувствовали страх: каждый милиционер для тебя — угроза. Стоит на обочине с автоматом. Унижаешься перед простым солдатом, без звездочек, отвечая на глупые вопросы, лишь бы не тронул. Единственный закон для него — автомат. Прямо говорит: застрелю, как собаку.
    Особой “любовью” стражи порядка и вообще все силовые структуры воспылали с некоторых пор к журналистам. Особенно к тем, кто работает на иностранные СМИ.
    — Про нас только и говорят: враги народа, — усмехается Толкин Караев. — Я — первый журналист, которого посадили после известных событий. На десять суток.
    Все эти десять суток Толкина обрабатывали: откажись от журналистской деятельности. Но поводом к заточению в изолятор послужила не “неосторожная” статья. На Толкина… напала женщина. Буйные провокаторши водятся не только на бишкекских митингах. Караев смекнул быстро: стоит только пальцем тронуть разбушевавшуюся гражданку, тут же возникнет милиционер — и под белы рученьки и под замок. Попытался ретироваться на маршрутке. Но… “Хулиганские действия в отношении беззащитной женщины” уже были заложены в сценарии. Так в биографии Толкина появился ИВС — четыре стены, несколько шконок (железных кроватей) без одеял–матрасов вообще, баланда раз в день (перемешанные в миске макароны, рис, картошка — все, что под руку попадет. Мясо под руку не попадалось никогда и ни в каких количествах).
    — Было очень душно, никакой вентиляции, — рассказывает. — Жалкая дырка — кормушка. Когда ее открывали, камера немножко проветривалась. У нас ее только иногда вечером открывали. Маленькой форточки не хватало для воздуха.
    Туалет был снаружи, выводили туда строго раз в день. Нужда чаще застает? Обходись пластиковыми баклажками…
    — Сидел я вместе с двумя рецидивистами, — продолжает. — Один совершенно открыто, не таясь, употреблял героин.
    Проигрыш тех, кто засадил за решетку Толкина: он подружился с рецидивистами, которые признались, что должны были избивать журналиста (надзиратели в окошко наблюдали сцены “наездов” на Толкина) и подсадить его на наркоту. Последнее, кстати, и должно было стать причиной для тюремного срока. Правдами–неправдами об этом узнали за пределами изолятора. Поднялся шум вокруг его имени (Караев не только журналист, но и правозащитник — член Общества прав человека Узбекистана. Кстати, накануне ареста он собирал информацию по освобожденным из тюрьмы, где сидели за религиозные убеждения).
    Под нажимом мировой общественности, как сейчас принято говорить, его выпустили.
    — Освободили 14–го, 15–го целый день отсыпался, читал электронную почту, а 16–го уже выехал из Карши (второй город, в котором работал) в Ташкент, — вспоминает.
    Но не зря же блокпосты наставили в каждом городе да меж областями: на первом же его сняли. Продержали пять часов, отобрали паспорт. Через неделю, за полночь, чтобы никто не видел, вернули. Аккурат в 16–летие старшего сына. Еще через пару–тройку дней Караев тайком, как вор, среди ночи покинул семью, Ташкент. Пешком обходил блокпосты. “Хвост” потерял его в Самарканде. Оттуда — в Алматы, а в июле, 8–го, — к нам.
    — Здесь семинар нашего офиса проходил, вся команда собиралась, — объясняет. — И потом, островок демократии нас привлекает.
    А в Алматы не остался еще потому, что казахская милиция, говорит, задерживает узбекских граждан — для экстрадиции. Да и узбекские силовики не гнушаются отправиться на отлов неугодных в соседнюю республику. То же наблюдается, по его словам, и в Ошской области.
    С разницей в один день в Бишкек прибыл еще один журналист из Узбекистана — Кудрат Бабаджанов. А позже к ним присоединились еще двое: Юсуф Расулов, на которого узбекские силовики повесили ярлык “организатор андижанского восстания” (хотя в тот день его в этом городе вообще не было, но, по версии властей, именно он, стучал в ворота андижанцев, призывая к бунту), и Акром Ойбеков (имя изменено по его просьбе).
    — Мы уже почти пять месяцев находимся здесь, а на родине никаких изменений, — с горечью говорит Кудрат. — Когда выезжали из Узбекистана, были уверены, что временно, месяца на два.
    — Но ожидаемого результата нет, — подхватывает Толкин. — Каримовский режим держится и даже усиливается. Возвращаться опасно.
    Мужчины говорят, что со времени андижанских событий некоторые беженцы просто исчезли из поля зрения — вполне возможно, выкрадены спецслужбами Узбекистана. Понятно, отчего они обратились в УВКБ ООН за статусом беженца. Там его предоставили, но государственные миграционные службы отчего–то медлят с его закреплением. “Каждый день сюда ходить будете?” — сурово выговорили им в управлении, хотя сами же и пригласили на собеседование, — жалуются узбеки, которым надоели неопределенность и бездействие.
    — Есть узбекская пословица: Мед слаще, если его мало”, — смеется Толкин. — Полгода мы живем просто так: вот наши кровати, мы на них спим. Обед в кафе, до ужина гуляем, опять в кафе, потом на дискотеку (да, было такое). Надоело. Но мы вынуждены себя развлекать: семьи не могут к нам перебраться, работу мы не можем найти — не граждане Кыргызстана и пока не беженцы по закону.
    Живут на помощь международных организаций. Смеются, что даже лучше, чем иные кыргызские граждане. Но…
    — Меня угнетает такая жизнь: сидишь в бездействии, ждешь подачки, — делится Кудрат. — Представьте, каково это — в тот момент, когда мы стали напряженно работать (мы десять раз в день обновляем сайт!) — и вдруг нас перебросило в другую страну. А что впереди? Нас разбросает по разным странам… Языка не знаем… Что дальше? Нам еще повезло. Очень большие проблемы у тех, кто в Ошской области остался — совсем беззащитные беженцы, у них и ста сомов нет на завтрашний день!
    — Их же вывезли оттуда? — удивляюсь.
    — Около тридцати человек все же осталось. Их не определят никак со статусом, — отвечает. — По сравнению с ними мы роскошно живем, как в “Декамероне”.
    И журналисты рассказывают, что с тоски даже выпечкой пытались заняться: баурсаки жарили (до черной корочки).
    — Собираемся хлеб печь, туда кишмиш положим, вдруг получится, — говорит Толкин, насыпая в тарелку гору вкусного, “жирного” изюма.
    Ах, какие же сочные, ароматные грозди дарил виноградник Юсуфа! Но все пришлось бросить в Ташкенте: дом, хозяйство. Хорошо, что жене с маленькими детьми удалось в октябре приехать. Юсуфовским товарищам счастье увидеть семью мало реально. К Толкину приезжала супруга с младшим сыном (старшему паспорт не дали, что не выехал, а маленькому документ по возрасту не полагается: взял под мышку и был таков). Но скоро уехала — к старшему. Так что домашние хлопоты им пока доставляет годовалый малыш беженки из Туркменистана: она часто заходит в гости к ребятам, делится своими бедами и радостями (последних, увы, гораздо меньше).
    — Я с женой и сыновьями только по телефону разговариваю, — грустит Толкин. — Конечно, прослушиваются разговоры, электронная почта проверяется. Наши органы убеждают мою жену (она тоже журналист, только в правительственной газете), что для меня безопасно вернуться. Наверное, если я буду спокойно лежать на кровати, может, и будет безопасно. Хотя в последнее время перестали мной интересоваться: видимо, поняли, раз я в Бишкеке, безработный, ничем не занимаюсь — значит, не страшен.
    — Сначала до андижанских событий власти боролись с ваххабитами, теперь с журналистами, — усмехается Юсуф.
    Но, по рассказам ребят, в Узбекистане вовсе не существует проблемы терроризма, которой их власти так любят козырнуть для устрашения.
    — Лично я сомневаюсь в ИДУ (Исламское движение Узбекистана — сейчас Туркменистана), — говорит Толкин. — В вооруженном конфликте в Сурхадарьинской области участвовали правительственные войска и якобы ИДУ. Всех поубивали, и власти не получили ни одного живого. Спустя какое–то время узбекские власти стали насильственно переселять население горных кишлаков той области в степи, в пустынные места. Я как правозащитник занимался этим, ездил по расселенным, спрашивал: вы видели боевиков? Везде отвечали: нет. Более того: два летчика, не знакомые друг с другом, передали письмо в Общество прав человека, что в тех местах, в горах, проходил наркотрафик из Афганистана в Россию. И жители тех кишлаков неоднократно обращались в милицию: по ночам проходят вооруженные караваны. Видимо, переселяли, чтобы освободить наркокоридор, а не для того, чтобы оградить от боевиков. Просто однажды посадили в вертолеты — без документов, без ничего — и вывезли.
    Разговор перетекает с одной темы на другую. И возвращается к тому, как им живется у нас.
    — Самое худшее, что меня бесит у вас: “Не моя проблема!”, — спокойно “горячится” Толкин. — Люди, как запрограммированные роботы: даже в ООН не понимают обыкновенной человеческой боли! “Не моя компетенция” — и все тут. Например, как доставить сюда семью? “Не моя проблема! Как решите — обращайтесь”. Как журналисты мы понимаем социальную боль: здесь есть кыргызы, которые живут хуже беженцев. Здесь не работает производство. Мне сказали, что какой–то завод у вас производит газовые плиты, и все. А у нас и машины выпускают, и самолеты, хоть и диктаторский режим.
    Хотя впечатления (уже первые, во всяком случае): будто в европейскую страну попали. Тут тебе и иномарки, и юбочки короткие на барышнях (“Все лето из окошка выглядывали”, — смеются ребята), и изобилие в витринах супермаркета. Опять же — но…
    — В кафе у нас дешевле и готовят качественнее: плов — значит, плов, манты — настоящие манты, — утверждают. — В первое время трудно было, страдали. Еле привыкли.
    Зато, как выяснилось, у нас милиция сотоварищи приятнее своих узбекских коллег.
    — Ваши по сравнению с нашими — ангелы. У нас если задержат — сразу вымогают: две тысячи долларов, еще сколько–то, сколько считать умеют. И куда ни обращайся — бесполезно. А у вас два раза по сто сомов только забрали. И пограничники у вас с человеческим обликом, часто говорили: понимаем, у вас трудности, проходите так…
    — Меня удивила здесь свобода, даже большая, чем в Европе, — в свою очередь, удивляет меня Толкин.
    — Но “минус” — большой криминалитет, — уточняет Кудрат. — И он тоже свободно дышит. Были моменты. Я тоже успел подраться. Возле УВД. Я кричал — защитники не слышали. Сначала двое подошли — я стал драться. Когда увидел, что подмога — еще трое — идет, убежал.
    …Как бы ни жилось здесь вольготно (после узбекского режима), но журналисты надеются на третьи страны, где можно получить политическое убежище и не бояться за своих родных. Отлично понимая, что и в тех странах они не будут никому нужны и полезны. Все хотят уехать за бугор. Только Толкин — нет.
    — У меня желание уехать только в Узбекистан или остаться здесь, — объясняет. — Лично мне больно, что я за пределами Узбекистана в такой сложный период. Но иначе был бы за решеткой. К тому же я начал здесь интернет–проект с “Соросом”… Много задумок есть…
    Татьяна Орлова.
    Фото автора.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/12177/