До и после

    ЖИТИЕ ДЕЖУРНОГО АКСАКАЛА И ИНТЕЛЛИГЕНТА.
    Мой друг был человеком чрезвычайно мягким и интеллигентным, с обостренным чувством добра. Он всегда негодовал при виде несправедливости. Тем не менее всю свою жизнь старался не вмешиваться в передряги, хотя и горячо одобрял всякого, кто стремился бороться за правду в открытую. В этом отношении он был типичным представителем нашей интеллигенции, которая пуще остальных мечтает о светлом будущем, но не готова даже пошевелить пальцем ради того, чтобы оно воплотилось в жизнь. И именно из–за нее и погибла, в сущности, демократия в стране.
    Когда мой друг был студентом, он, естественно, не мог принимать участия ни в каких гражданских акциях, поскольку надо было завершать учебу в университете, а там преподаватели не одобряли подобного рода вольностей. Но он всегда обнадеживал меня: “Вот как получу на руки диплом, так сразу же займусь борьбой с коррупцией, взяточничеством, нарушениями прав человека”.
    Но вышло все по–другому. После вуза он долгое время ходил без работы. Опять же неудобно было вовлекаться в политику, поскольку надо было сначала найти работу. Но сделать это в нашей стране в то время было не так–то просто: безработица была жуткая. В конце концов он устроился на службу в государственный департамент. Об активной гражданской позиции опять же пришлось позабыть, поскольку руководство этого ведомства неодобрительно относилось к вольнодумству подчиненных. Но зато это же самое руководство активно вовлекало его во всякого рода дежурные акции и мероприятия.
    Впрочем, мой друг стал успокаивать меня тем, что обещал заняться политикой или борьбой за справедливость и построение открытого гражданского общества и демократию сразу, как только он немного освоится с работой, станет в какой–то степени независимым специалистом, после чего уж можно будет резать правду–матку. Как это делается во всем цивилизованном мире.
    Однако такой момент все никак не наступал. Он проработал уже многие годы и тем не менее боялся пуще огня всяких разговоров о политике, правах человека, пикетах и митингах. Так как всякий раз, когда надо было заступиться за правозащитника, избитого милиционерами до полусмерти, или за попранную Конституцию, или подать голос в защиту независимой прессы, или выступить против незаконной продажи территории страны, завода, пансионата, ему было как–то недосуг делать все это. Почему–то именно в эти дни, часы и минуты ему нужно было либо издавать книгу, либо выдавать дочку замуж, либо защищать диссертацию на тему “Как защищать свою страну?”, либо выбивать приличную должность кому–то из родных, либо участвовать в антимитинговом митинге. Либо просто наступало внезапное расстройство желудка и надо было срочно бежать в туалет.
    В конце концов, ему не оставалось ничего другого, как заявить мне, что он займется политикой, когда выйдет на пенсию.
    И вот наконец настал этот долгожданный день.
    Оба мы стали седыми, начали калякать, крякать и судачить по–стариковски полубеззубыми ртами. Однако мой друг по–прежнему избегал разговоров о правах человека, поскольку существующая пенсионная система также позволяла контролировать граждан страны. Говоря проще, получить пенсию было не так–то просто. Даже вполне порядочные и мирные пенсионеры подчас выбивали кровно заработанные денежки с большим опозданием. А тем, кто выражал недовольство, ее выдавали с еще большими задержками и при этом очень часто часть денег заменяли подшивками никому не нужных старых номеров государственных или ведомственных газет и журналов. Кроме того, местные власти время от времени устраивали праздники и тои для ветеранов, поя и кормя их до отвала. Естественно, бунтовщиков туда не допускали, зато участникам проправительственных кампаний подбрасывали дополнительные жирные куски.
    В общем, и на пенсии моему другу так и не довелось заняться тем, что называют самым главным делом жизни. Однако он не унывал и продолжал меня успокаивать, что вот, мол, он будет заниматься демократией и соблюдением гражданских прав… уже после смерти, то есть на том свете. При этом он снова переполнялся патриотическим задором и с жаром говорил мне, как это будет хорошо — бороться за права человека в эдемском раю. В самых наилучших и наикомфортнейших условиях, под бдительным оком Всевышнего. Когда можно будет ничем не рисковать в борьбе за правду и справедливость. “Только против кого и чего там надо будет бороться?” — спрашивал я его. “Найдется против кого и против чего”, — уверял он меня.
    Увы, этим планам не суждено было сбыться, поскольку после того, как мы однажды откинули коньки и преставились (произошло это почему–то в один и тот же день), я вместе с другом полетел вверх тормашками в ад. И вместо того, чтобы коротать вечность на роскошной тахте перед расстеленным дасторконом со всевозможными яствами в раю, где денно и нощно заливаются соловьи, а прекрасные гурии подают вино столетней выдержки и шербет (как об этом пишется в Коране), перед нами разверзлись все ужасы преисподней.
    И что же это такое — ад? Это что–то вроде огромного подвала, подпольного цеха, типографии, тюрьмы или чего–то еще в этом роде, где навеки обосновалась тайная организация по проведению оппозиционных курултаев. Только вместо оппозиционеров там были в основном представители госструктур и те, кто поддерживал их и в свое время всячески топил оппозиционеров. Моему другу там черти поручили самую черновую работу: каждый день он писал и клеил листовки, готовил плакаты и транспаранты, после чего выступал на самой массовой демонстрации на площади Тысячи чертей. О, это было грандиозное зрелище! Миллионы и миллионы дежурных аксакалов и застенчивых интеллигентов со всего света маршировали по раскаленной, как сковородка, площади. А парадом командовали сонмы чертей в милицейских касках, неистово лупя демонстрантов со всех сторон розгами, безжалостно молотя по спинам и головам резиновыми дубинками, обливая шипящей смолой, против особенно непокорных применяя огнестрельное оружие с резиновыми и даже свинцовыми пулями.
    Между тем вверху, в райском саду, за всем этим увлекательным зрелищем наблюдали бывшие борцы за правду и правозащитники, узники совести, репрессированные, невинно убиенные и те, которые жили под страшным прессом властей. Кто всю свою жизнь боролся и страдал. В одном из них я узнал правозащитника. Интересно, что даже в раю он никак не мог угомониться. Находясь на вершине, он давал указания тем, кто корчился от боли и страданий внизу и среди которых было так много его земляков, занимавших в суверенном Кыргызстане самые высокие посты. “Не бойтесь ничего, пройдите через все суды и следственные изоляторы — ну что такое удары сапога или плетки перед будущим вознаграждением?” Даже в раю этот человек проводил что–то вроде митингов, но только на этот раз в защиту дежурных аксакалов и тех, кто при жизни относился к власть имущим.
    Однако архангел Гавриил был тверд и суров. Он требовал, чтобы те, которые продавали свою страну и демократию или же просто опасались за свою шкуру и карьеру, ни во что не вмешиваясь и трясясь от страха всю свою земную жизнь, прошли через тысячелетние круги ада и унижений, прежде чем можно будет говорить об их прощении. Особенно доставалось тем, которые занимали высокие посты в земную свою бытность и при этом умудрились ничего не делать ни во благо своего народа, ни ради развития народовластия и законности. Они несли на своих плечах самые тяжелые транспаранты и чаще остальных под непрерывными ударами плетей должны были выкрикивать основные статьи и пункты Конституции и международных протоколов и конвенций по правам человека. А когда они изнывали от жары и усталости, их “охлаждали” и взбадривали кипящей смолой.
    А продажные судьи и проправительственные СМИ были вынуждены заниматься тем, что все свои знания и таланты направляли на оправдание и восхваление тех, кто нещадно сек их самих розгами по заднице и другим уязвимым местам. А милиционеров, повинных в том, что они бездумно выполняли приказы своих начальников, заставляли лупить и колошматить своих же бывших начальников. В то время как им самим сзади поддавали жару элитные части рогатых правоохранителей ада. Хуже всего приходилось тем, кто писал антиконституционные указы и постановления, так как эти бумажки они были вынуждены жевать и проглатывать. А тех, кто всю жизнь искусно пользовался телефонным правом, нещадно колошматили по башке этими самими приборами. И уж совсем худо приходилось тем депутатам, госслужащим, юристам и судьям, из–за которых наша страна потеряла Узенгу–Кууш. Они были сосланы в этот самый Узенгу–Кууш (точнее, его потусторонний вариант) и с раннего утра и до позднего вечера на жутком холоде ворочали и перетаскивали тяжеленные камни с одной горы на другую, строя новую пограничную заставу. И при этом беспрестанно под свист плеток пели гимн Кыргызстана, где говорится о том, как наши прадеды берегли эти скалы для нас.
    Но, конечно же, горше всех приходилось тем, из–за кого вместо островка демократии в итоге получился сплошной Корруптостан. Они, как и при жизни, были окружены густой толпой своих приближенных, родственников, покорных слуг и прихлебателей, когда–то живших припеваючи, творя всяческие беззакония, однако теперь вся эта орава страдала от неимоверных мук и день и ночь проклинала своих покровителей.
    Поскольку я еще при жизни участвовал в нескольких митингах и даже в свое время имел неприятности с органами и подконтрольными СМИ, мне пришлось не так худо, как остальному великому множеству на площади Тысячи чертей. Меня, можно сказать, условно, для острастки, отхлестал один довольно доброго вида старый черт, даже не заставив снять штаны, после чего отправил в чистилище — то есть промежуточное место между адом и раем. Где я и буду, похоже, отбывать время среди угрюмых и мрачных скал в одиночестве, среди тех, кого называют ни рыба ни мясо, надеясь на то, что со временем какая–нибудь добрая и светлая душа из высших сфер не замолвит за меня слова прощения перед беспристрастным и всепроникающим взором того, кто есть высший суд и совершеннейшая демократия.
    Хотя, честно говоря, выбиться вверх мне будет чрезвычайно сложно, поскольку по роковому стечению обстоятельств я при жизни, оказывается, учился в той школе, где училось второе лицо в государстве, высшее образование получил в вузе, где преподавал будущий президент, в свое время был учеником спикера, общался однажды с советником президента по вопросам идеологии, был одного роду–племени с самой влиятельной женщиной страны. То есть, иными словами, я тоже как бы попадал в список приближенных ко двору. А значит, нес определенную долю ответственности за весь тот беспредел, до которого довели страну подхалимы и лизоблюды, которые теперь в аду языком подметают весь мусор на площади, равной площади Кыргызстана, а по выходным абсолютно нагие лихо катаются с бесчисленных гор, густо усыпанных обломками стекла.
    Замир Осоров.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/3915/