Вот и лето прошло

    Вот уже много лет 31 августа я читаю жене стихотворение Арсения Тарковского "Вот и лето прошло...". И можно представить мое глубокое удовлетворение, когда на просмотре кинофильма "Сталкер", снятого сыном поэта Андреем Тарковским, я услышал это стихотворение в проникновенном, как бы выстраданном исполнении Александра Кайдановского.

    Быть может, заблуждаюсь и далеко не все со мной согласятся, высказываю сугубо личное мнение. На мой взгляд, песня, написанная на эти слова, крайне неудачна. Не спасает ее даже исполнение Софии Ротару. Песня получилась какая-то крикливая, залихватская, тогда как содержание стиха, его внутреннее наполнение требуют иной мелодии и интонации, более глубокого проникновения в их суть, требуют большей доверительности, оттенка легкой грусти от того, что лето жизни прошло, и, хотя все, что могло в ней сбыться, "прямо в руки легло", все же этого недостаточно.

    Арсений Тарковский родился в семье, где царил дух преклонения перед литературой, искусством, театром. С юных лет будущий поэт воспитывался на классике, рос под влиянием Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Баратынского, Байрона. В более зрелые годы сошелся с Анной Ахматовой, Николаем Гумилевым, Федором Сологубом. У последнего уже в советское время побывал однажды даже в гостях, и, когда уходил от знаменитого декадента, Сологуб подал ему пальто со словами: "Я член общества взаимных подавателей пальто. И в борьбе человека и пальто я всегда на стороне человека!"

    В 1924-1926 годах юный Тарковский сочинял стихотворные фельетоны для газеты "Гудок", где в ту пору сотрудничала блистательная плеяда литераторов: М. Булгаков, К. Паустовский, Ю. Олеша, В. Катаев, И. Ильф и Е. Петров...

    Если судить по стихам и немногочисленным фотопортретам, может показаться, что Арсений Тарковский был человеком суховатым, сугубой серьезности, дистанцирующимся от людей, недоступным и строгим.

    Однако в действительности все, кто знали его близко, отмечали, что он был человеком замечательным, простым, доступным в общении, естественным и даже застенчивым, абсолютно чуждым какого-либо снобизма, эгоцентризма и амбициозности. Хотя хамства по отношению ни к себе, ни к другим не терпел и с негодяями никогда не церемонился. Но вот что касается собратьев по поэтическому цеху, то здесь, несмотря на то что всегда судил "по гамбургскому счету" и был строг до нетерпимости к несовершенным, конъюнктурным, фальшивым произведениям, старался и умел находить необидную форму для своего приговора. Если же перед ним оказывался неуверенный в себе, ранимый поэт, то мог и вовсе перевести разговор в иную плоскость, вспомнить очень к месту Пушкина или Тютчева, а то и просто предложить послушать новую пластинку.

    Страстный почитатель литературы и большой книгочей, Арсений Тарковский чувствовал себя как рыба в воде в пространстве мировой культуры, отпечаток которой он нес не только в своем облике, но и в своем поведении и в обращении с людьми и, конечно же, в своем творчестве. Кстати, это пристрастие к бессмертным вершинам человеческого духа унаследовал от отца и пронес через всю жизнь Андрей Тарковский.

    Что же касается Арсения Александровича, то, отзывчивый, предупредительный, благородный, он не знал, что такое тщеславие, заносчивость, зависть. Был, по словам его близких, поразительный жизнелюб, любил юмор, над хорошей шуткой мог хохотать, как ребенок.

    В своих воспоминаниях дочь поэта Марина Тарковская писала: "Папа легко загорался, был нетерпелив, спешил немедленно и до конца сделать то, что в данный момент его увлекало. Был он прекрасный рукомесленник (Андрей унаследовал эту его черту) - мастерил, переплетал книги, чинил обувь, артистически штопал носки. Он хорошо рисовал, вырезал из бумаги сложнейшие "китайские" фигуры. Мог ночь напролет ремонтировать пишущую машинку, разобрав ее на миллион частей. Мог читать книги или писать стихи и днем и ночью, не замечая ничего вокруг. Но вовремя начать переводческую работу, нелюбимую, но необходимую для заработка, и делать ее систематически изо дня в день, чтобы потом спокойно сдать, не мог. Никакие разумные доводы и увещевания не могли заставить его сесть заранее за работу. Зато за несколько дней до срока начинался аврал. Папа не ел, не пил, почти не спал. Мама создавала обстановку "наибольшего благоприятствования". В результате работа сдавалась, но родители долго приходили в себя после стресса..."

    Арсению Тарковскому довелось жить и творить в одну из наиболее сложных и спорных эпох. Он был свидетелем того, как быстро вспыхивали и столь же быстро гасли по большей части искусственные, дутые литературные авторитеты. Время, этот самый строгий, беспощадный и неподкупный судья, вынесло свой непредвзятый приговор. Десятки, а то и сотни некогда обласканных властью, часто публикуемых и много издаваемых стихотворцев сегодня просто-напросто забыты. Зато, говоря словами Марины Цветаевой, "настал черед" тех, кто, вопреки всему и несмотря ни на что, преданно служил поэзии, кто не заглушил в себе пророческого дара и голоса совести. Одним из бескорыстных, строгих и преданных служителей поэзии, зачастую бывшим у властителей не ко времени, не ко двору и не в чести, не прислуживавшим сильным мира сего и не писавшим на злобу дня, но глубоко понимавшим диалектику преемственности в литературе, был Арсений Тарковский. Многие забыты, его помнят. Многие ушли в небытие, он остался.

    Жизнь брала под крыло,

    Вячеслав ТИМИРБАЕВ.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/24264/