Смерть старухи

    Когда-то она была колхозницей, не знатной, не орденоносной, в президиумах не сидела, с начальством на ты не была. А только лишь работала день-деньской на огромных плантациях, сначала пропалывая ростки, потом окучивая их, потом выбирая из земли тяжелые корни. День-деньской. От жаркого солнца до белых снежных мух в воздухе. И на солнцепеке млела, и от холода лютого насквозь промерзала. И в дождь шла в свой "кабинет", и в снег. Много у нас тогда было сахара, потому что было много свеклы. А на плантациях - такие женщины, как она. Маленькая, шустрая, боевая, за словом в карман никогда не лезла, любила петь, любила смеяться. Муж тоже работал в колхозе. Дети росли. Хатенку свою небольшую сами с мужем поставили. Огород засадили. Живность кое-какую завели. Не шиковали. Но и не бедствовали. По турпутевкам ездила, на курортах бывала. Потом большой страны не стало. Потом умер муж. Потом сын попал в тюрьму, да так и не вышел из нее живым. Потом дочь уехала так далеко, что старуха сначала и название страны толком не могла повторить.

    Старуха? Да вот как-то сразу и стала старой. Дочь уехала, чтобы зарабатывать деньги. Вместо себя оставила внучку. Хорошая девочка - шустрая, боевая, вся в бабушку. Девочка незаметно выросла, бабушка незаметно стала старой. А дочь выслала им деньги, чтобы купили хорошую квартиру, потом - чтобы сделали хороший ремонт, и все время, чтобы внучка училась и получала образование. А главное - чтобы ели все, что хотят. Они переехали в хорошую квартиру. Она оделась в хорошую одежду. Каждый год стала лежать в платных клиниках. Но врачи только разводили руками: изношен организм, очень изношен. Внучка вышла замуж. Ждет ребенка. Но и бабушку не забывает. И дочь звонит через день да снова. Но теперь ей пришлось жить совсем одной. Если, конечно, кота не считать. Посидит, посидит в своем евроремонте и на улицу, на скамейку. Ходила туда, как на работу. Все ей было интересно, до всего было дело. Иногда и достанет своими вопросами: куда пошел, что несешь, где был? Почему это и почему то. Раздражались порой.

    А вчера она умерла. Маленькая, шустрая, любопытная, то веселая, то грустная старушка. Еще вчера получала пенсию, горевала над надбавкой - страшно сказать, в 46 сомов, а?! А если бы не было дочери, а если бы она не жила в далекой и богатой стране, то что было бы с ней, старухой? И тут же оговаривалась: да хлеб серый ела б, только дочка рядом бы была, говорить бы с ней не наговориться! А разговаривать приходилось с чужими людьми. Выйдет на скамейку, каждого прохожего приветит, с каждым словом перекинется, любила, когда наезжали подруги из села, тогда они покупали "четок", а потом пели. Но подруг с каждым годом оставалось все меньше и меньше - и ели плохо, и организмы, как у нее, изношены долгим и тяжелым трудом. Новых подруг завела. Глазками постреливала. И проходящие мужчины охотно включались в игру. Песен знала! Прибауток! Частушки у нее всякие были. Соседи, нет-нет да и пошутят: когда звеньевой была, неужели романов не заводила? Отвечает: смейтесь, смейтесь, я разве против этого?

    Ждала: скоро дочь вернется. Ждала: скоро внучка родит. Ждала: скоро будет дождь. Ничего не дождалась. Поздним вечером, пожелав соседям спокойной ночи, поднялась в квартиру и упала ничком. Все. А утром ее не оказалось на скамейке. На ходу все бросали: может, к внучке поехала? Может, в село свое родное? Но и к обеду не объявилась. А когда наступили сумерки, то стало ясно: нужно что-то делать. Тут и кот в окне замаячил, дико стал орать.

    Сегодня ее похоронили. Маленькая девочка Айсулу, которую не взяли на похороны, плакала: кто меня теперь будет называть Аксюткой?! В квартире чистота и достаток. А вскрытие показало, что от непосильных трудов праведных у старушки нет ни одного здорового органа. И давняя подруга кое-как притащилась все-таки на похороны, поведала: трудно жила, работала за троих мужиков, никакого дела не боялась, да мы все тогда так работали. А что видели? И что видим сейчас? Ей повезло, дочь живет за границей. Только поздно достаток этот пришел. Но и то хорошо. А у меня что? Зятя гоню-гоню за границу, а он не едет, не хочу, говорит, на чужбину. Дочь болеет. Внуки на сезонных работах перебиваются. Как жить?!

    На отпевании батюшке подтягивали дребезжащие старушечьи голоса. Свечки теплились в корявых больных руках. Сколько и какой работы переделано этими руками! Вчера еще они завидовали ей: хорошо живет. Сейчас плачут: все там будем, так она хоть напоследок по-человечески пожила. Стоят, отбивают поклоны, крестятся, плачут: "Господи Иисусе Христе, помилуй нас!". Отпевание идет недолго, но и это время отстоять им трудно. Ноги больные, спины скрюченные, надели лучшие одежды, но нищетой тянет за версту.

     Поехали на сельское кладбище, бросили по горсти земли, еще поплакали, а потом - поминальный обед. Выпили по чарке, закусили. А что осталось - с собой домой взяли. "Царствие ей небесное, хорошо угостили". И поплелись. Старики и старухи. Уходящая натура. Никому, в общем-то, они не нужны. Славяне, которых сегодня часто, слишком часто попрекают: а что это ваши дети о вас не заботятся? Что же это вы все от правительства поддержки ждете? А они ни в чем и ни перед кем не виноваты, работали так, как нынешнему поколению и не снилось. Много детей заводить было некогда - работа, работа, работа занимала почти все время. Умели и отдыхать, конечно, но работа - это было главное. Встать рано, выполнить план, а вечерами, только вечерами - дети, дом, свое хозяйство. Они и сейчас продолжают мыслить от страны, от ее интересов, от ее потребностей. Они и сейчас не понимают, как это можно, чтобы не всем вместе, чтобы каждый сам за себя. Они никак не могут понять, почему у страны нет средств, чтобы всего лишь помочь им дожить достойно кому два, кому три года. Мало им осталось. Совсем мало. Таких людей, как они, больше не будет.

    Это они, кто на пашне, кто у станка создавали экономический базис нашей республики. Это они не щадили себя, если стране нужен был их ударный труд. Это они учили детей и принимали роды, шили и штукатурили, прокладывали трубы и тянули линии электропередачи, искали руду и строили города. Они много чего делали. Теперь в дни выдачи пенсий собираются вокруг почтальонов, пересчитывают свои "доходы", аккуратно завязывают их в платочки, а в глазах - тоска и ужас: доживу ли до следующей пенсии? Как умру? Кто похоронит? Сушат сухари на солнце. Штопают уже не раз штопанное и перештопанное, в очередь стоят за дешевыми арбузами, иначе не поесть этих ягод вовсе. Чутье на продажу чего-то там по более низкой цене, чем на базаре, особенное. Один нашел, все пошли. Как муравьи. Как пчелы. Так и ходят среди нас с пустыми котомками  и с полупустыми кошельками: авось что попадется? Иные уже сидят в людных местах: близ базаров и дорогих магазинов. Иные еще стесняются. И все что-то продают. Поношенную, но чистую одежду, поношенные, но чистые башмаки, табуретки, посуду, комнатные цветы.

    В общем-то, зачем о них думать? Скоро все умрут. Одной проблемой станет меньше. Но останутся, навсегда останутся в утреннем воздухе их голоса, щебечущие, как птички, привыкли рано вставать; их бесплотные тени в потоке дорогих лимузинов, и еще долго, долго будет помнить земля их умелые руки, а фундаменты возведенных ими домов, возможно, простоят до конца нынешнего, уже не их столетия.

    Старуха умерла. А весь двор почему-то содрогнулся. Всем почему-то стало не по себе. И ведь, казалось бы, что такого особенного? Старуха умерла. Только и всего.

    Людмила ЖОЛМУХАМЕДОВА.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/23866/