Всенародный Володя

    Сегодня Владимиру Высоцкому исполнилось бы 70 лет. Написал это и поймал себя на мысли, что даже и не подумал означить: кто он - Владимир Высоцкий. А зачем? Ведь уже при жизни он стал Именем. Как стали ими Пушкин и Лермонтов, Чехов и Гоголь, Толстой и Горький, Уланова и Рихтер, Сахаров и Солженицын, Растропович и Плисецкая...

    А чтобы читатели не упрекнули автора в фамильярности и нескромности, замечу, что в качестве заголовка использовал слова из стихотворения Андрея Вознесенского "Памяти Владимира Высоцкого": меньшого потеряли брата - всенародного Володю.

    Это не гипербола, не преувеличение. Примеров всенародности Высоцкого масса. Приведу один. Когда в Набережных Челнах только разворачивалось строительство автозавода, жарким июлем сюда на гастроли прибыла труппа Театра на Таганке, в которую входил и Высоцкий. Приплыла на пароходе. От пристани до гостиницы был примерно километр пути. И на всем его протяжении на подоконниках распахнутых настежь окон новых домов и общежитий были выставлены магнитофоны, из которых звучали песни Высоцкого.

    Мало кто из набережночелнинцев видел его вживе. Но он для всех них был своим.

    О всенародности Высоцкого точно сказал Евгений Евтушенко: "Тебя любили и ругали, и сплетни лезли по земле, но записи твои звучали и в подворотне, и в Кремле". Всенародность Высоцкого и в том, что, говоря словами стихотворения Валентина Гафта, голос певца "занесен он на пленке, на кассетах, и пленки столько по стране, что если разложить, то можно ею обернуть планету".

    Что же касается ругани в адрес поэта, то ее было выше крыши. В годы моего студенчества в газете "Советская Россия" появилась разгромная статья "О чем поет Высоцкий?" достаточно известного в то время критика. Помню, как возмущалось этим литературным пасквилем студенчество. На первой же лекции обожаемого нами большого знатока русской литературы профессора Владимира Александровича Архипова мы не преминули поинтересоваться, как он относится к этой статье.

    Скорчив брезгливую гримасу, Архипов сказал примерно следующее: "Знаю я ее автора, лично знаком, ведь умный мужик. Не понимаю, зачем ему это нужно, зачем пошел на этот шаг? Сильно он замарал себя".

    А ведь в те, второй половины 60-е годы Владимир Высоцкий только делал себе имя, пик его славы был впереди.

    Некоторые источники приводят такой эпизод биографии будущего артиста Театра на Таганке. В 1956 году студент инженерно-строительного института Высоцкий, завершая уже под утро курсовой чертеж, налил себе очередную, трудно сказать, какую за ночь чашку горячего кофе. Выпив его, наполнил чашку гущей со дна кофейника и сладострастно, на глазах у онемевших от удивления товарищей по комнате студенческого общежития, полил темно-коричневой жижей труд всей бессонной ночи, торжественно заключив:

    - Баста!

    - А дальше что? - изумились однокурсники.

    - Пойду в артисты. Каждый должен делать свое.

    От последнего чертежа так и не ставшего инженером-строителем Владимира Высоцкого до его первой песни оставалось еще целых четыре года. А от первой песни и до последней - всего 20 лет. Но этого срока хватило, чтобы стать всенародным.

    Творчество Высоцкого, и уж тем более его самого, невозможно втиснуть в жесткие рамки привычных представлений. Он был человеком, которому была чужда эстрадная, тусовочная, светская или какая-либо иная мишура. Он открыто не любил по отношению к себе слова "эстрада", "концерт", "вокал". Он шел петь для людей, как на трудную мужскую работу. Мне довелось однажды быть свидетелем, как после 50-минутного пения перед аудиторией он зашел за кулисы, снял с себя темную шерстяную "водолазку" и стал ее отжимать. Из рубашки, нет, не закапала, ручьем полилась вода. Он потому и выступал в темных свитерах - они не темнели от пота.

    Кстати, на встречах со слушателями он редко говорил: "спою", никогда не произносил "исполню", предпочитая близкое ему "покажу вам песню". И очень часто воспринимал он эти "показы" как очередной экзамен на гражданственность и нравственность: "Я к микрофону стал, как к образам... Нет, нет, сегодня - точно к амбразуре".

    Умер Владимир Высоцкий в жаркие дни московской Олимпиады 25 июля 1980 года. Стоял великолепный пятничный день. Казалось, вся Москва была охвачена азартом спортивных баталий на стадионах, подсчетом баллов, очков, медалей.

    Официальная власть постаралась сделать все, чтобы замолчать смерть поэта-бунтаря, превратить ее в обыденное рядовое явление. Ни одна утренняя газета не сообщила о смерти того, кто, рвя в кровь собственное сердце и жилы, "пел о жизни нашей скотской", кто при жизни стал "певцом всенародным", "активной совестью" нации. И только "Вечерняя Москва" скромно, в стандартной траурной рамке с глубоким прискорбием известила о безвременной смерти артиста Театра на Таганке.

    И возразить здесь нечего. Газета воздала все, что положено по рангу и чину. Ведь Высоцкий не был ни народным, ни даже заслуженным. Не нашлось ему места и среди 10 тысяч членов Союза писателей СССР. Что же касается членства в Союзе композиторов, то он сам не раз подчеркивал: какой же из него композитор, так, знает несколько аккордов, которые и наигрывает на гитаре.

    Но именно это сообщение "Вечерки" всколыхнуло всю Москву. Прощание шло в старом здании Театра на Таганке. Наглядным проявлением всенародной любви к Высоцкому стала живая людская река, которая протянулась от Таганской площади, через две улицы и по набережной Яузы более чем на пять километров.

    Разумеется, не могло быть и речи, что этот нескончаемый поток скорбящих людей успеет в отведенное время проститься с поэтом. Но они не уходили. Более того, очередь росла. И когда после полудня стало безоговорочно ясно, что нет и проблеска надежды, люди стали просить впереди стоящих передать туда, к гробу, цветы. Их передавали над головами. И над тысячами, десятками тысяч человеческих голов потекла река цветов.

    Очевидцы рассказывали, что милиция, наблюдавшая в тот день за порядком, была безукоризненна - вежлива, предупредительна, услужлива. Некоторые блюстители порядка не стыдились слез, провожая в последний путь своего любимца, капитана Жеглова.

    Высоцкий прожил всего 42 года. Много не сыграно, не допето, не написано. Порой жизнь ранила его так, как никого из тех, кто был рядом с ним, не ранила. Да, он чувствовал тоньше, реагировал острее, переживал больнее. Но он не был страдальцем. Пусть при жизни он не был признан официальными властями, но он познал самое, быть может, дорогое - признание тех, для кого он пел и играл перед микрофоном, на сцене и в кино.

    Только очень счастливый и состоявшийся человек мог сказать о себе: какую женщину любил, каких друзей имел!

    На могиле Высоцкого на Ваганьковском кладбище никогда не увядают живые цветы, как не увядают они у памятника Пушкину на Пушкинской площади в Москве.

    Трудная задача из всего творческого наследия Владимира Семеновича Высоцкого выбрать одно стихотворение. Но я уже и без того, пользуясь совпавшим юбилеем, значительно превысил установленный для себя лимит газетной площади. К тому же я обещал знакомить читателей лишь с одним "моим" стихотворением в номере.

    Я не люблю

    Когда веселых песен не поют.

    Я не люблю холодного цинизма,

    В восторженность не верю и еще -

    Когда чужой мои читает письма,

    Заглядывая мне через плечо.

    Я не люблю когда наполовину

    Я также против выстрелов в упор.

    Я ненавижу сплетни в виде версий,

    Или когда железом по стеклу.

    Я не люблю уверенности сытой,

    И коль в чести наветы за глаза.

    Когда я вижу сломанные крылья -

    Вот только жаль распятого Христа.

    Я не люблю себя, когда я трушу,

    Тем более когда в нее плюют.

    Я не люблю манежи и арены:

    Я это никогда не полюблю.

    Вячеслав Тимирбаев.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/21531/