Вроде бы примета хорошая…

    Никто и никогда точно не знает, как отзовется то или иное слово или поступок во времени. Кажется, что сделали хорошо, глядь, выясняется, что плохо. Или всячески обругали что–то, а потом выясняется, что именно это “плохое” и оказалось самым хорошим.
    Особенно трудно делать политические прогнозы. Или давать оценку политическим деятелям. Никогда в точку не попадешь. Анекдоты в советское время потому–то и были так популярны, что отражали именно этот парадокс: о событиях никогда и ничего умного не скажешь, пока не отстранишься от них — во времени или в воображении. Кто такой Леонид Ильич? Мелкий партийный деятель, живший в эпоху Аллы Пугачевой. Лет двадцать назад этот парадокс казался смешным и очень остроумным. А теперь уже спрашивают: что такое советская власть? Это когда все и всем советуют, как жить, но никто не знает, как это делать. Все меняется очень быстро. Важное вчера сегодня кажется странным и ничтожным. Мелкое событие далекого прошлого вдруг оборачивается явлением чрезвычайной важности.
    Но есть еще и приметы, которые, если их не пропустить, одни только и могут дать вкус подлинной правды.
    Провинциальный городок Кара–Балта, который никак не участвовал в мартовских революционных событиях, нынешней весной вдруг явил одну очень мелкую, но важную примету. Народ стал облагораживать участки вокруг многоэтажных домов. Годами не выкорчевывали засохшие деревья, не сажали цветы, не перекапывали землю, и вдруг — началось. Самые первые делали это еще робко, под ехидные комментарии соседей, потом, стиснув зубы, взялись за лопаты и комментаторы, и, наконец, их примеру последовали последние скептики. Остатки необлагороженных участков земли стали торчать среди возделанных участков, словно старые пни среди цветников. И тогда во дворы, смущенно выражаясь всякими нелитературными словами, потянулись с лопатами и те, под чьими окнами они были.
    Когда весенне–полевой сезон стал подходить к концу, земледельцы стали искать мотивы своего небывалого рвения. Называли причины самые разные.
    Первой — печальную. Сразу же за городом много лет возделывались сады и огороды. Теперь там пасутся коровы, потому что город не смог защитить огородников от вандалов, которые сначала унесли ирригационные сети в виде металлических труб, потом избушки на дрова, а теперь приступили к вырубке плодовых деревьев. Народ плакал, но противостоять нашествию не смог. Земля, собранная на каменистых пустырях буквально по крохам, обильно политая потом рабочего класса, отдыхавшего таким образом после работы в горячих цехах уранового завода, теперь зарастает бурьяном и, как уже сказано, пока что вкусно кормит чьих–то частных коров. Последние огородики, чьи хозяева решили во что бы то ни стало сохранить свое право на собственные картошку, клубнику и прочие грибы–ягоды, охраняются ими денно и нощно, но ясно, что не устоят и они. Значит, скоро вокруг города будут снова каменистые пустыри? Тоской своей по утраченным земным владениям карабалтинцы и объясняют приусадебный бум: тащат сюда с огородов кто что может. Но придомовый участок — это два метра с козырьком над подъездом. Многое ли там посадишь? Теперь в массе своей бывшие огородники вынуждены покупать и лук, и редиску, и прочую мелочь, которая почему–то стоит недешево.
    Второй — историческую. Будто бы в Германии в тридцатые годы прошлого столетия был брошен клич: каждый, у кого не растут цветы на окнах и перед домом, есть равнодушный человек, который не любит свою родину. А поскольку в Кара–Балте до недавнего времени жило много немцев, теперь вернувшихся на свою историческую родину, и поскольку немцы эти имели обыкновение жениться не по национальному признаку, а по любви, то в Кара–Балте у них осталось много родственников. Родственники эти уже не единожды побывали в Германии и обнаружили там (при тамошнем–то климате!) вечно–цветущие палисадники и всюду расставленные горшки с цветами же. После этого, вернувшись домой, родственники с глубоким прискорбием обнаружили, что у нас ничего подобного не наблюдается, а совсем даже наоборот.
    Потом две эти основные причины были сопоставлены и сделан глубокомысленный вывод: мы–то рады в земле возиться, но надо же, чтобы и власти нас в этом поддерживали! Ну насадили мы цветов–елочек, а чем поливать будем?
    При слове “власть” карабалтинцы, по давней своей привычке, испугались и примолкли.
    Но страх этот уже явно был каким–то другим, не таким, каким он был до марта минувшего года.
    И вот в этом–то легком, неуловимом ощущении каких–то перемен, может быть, и кроется та основная причина, которая заставила карабалтинцев взяться за преобразование окружающей среды. Все вдруг стали ждать чего–то особенного и необыкновенного.
    И пока что ждут. Словно цветы за солнцем крутят своими головами за очередным рассказчиком о том, что вот–вот мощный некогда завод (горнорудный комбинат) заработает вновь, что он сам слышал об этом из верных уст, и тогда молодежь получит работу и перестанет уезжать отсюда, а город получит горячую воду, а старики — спокойную старость. Потом и другой рассказчик подольет масла в огонь: мол, слышал, вот–вот заработает завод, вот–вот наша жизнь пойдет совсем по другим меркам. Но только было вдохновятся карабалтинцы, как тут же появится скептик и, закурив, начинает свой рассказ: ничего не будет, сам слышал, все постепенно пропадет, как пропали наши сады, трубы годами ржавеющие от отсутствия воды, скоро выйдут из строя, завод никогда не будет запущен, потому что там еще есть что “тащить”, а когда все вытащат, тогда тем более никому он не будет нужен.
    После этих слов опять откуда–то появляется неназываемое, но вечно пугающее карабалтинцев слово “власть”, они замирают, затем тихо рассасываются по квартирам. И то пора: темнеет, еще полчаса и город (!) погрузится в полную и глубокую тьму. Огни останутся гореть у дежурных аптек и у кафе. Кому, как говорится, что по карману и по нужде. Не высовываясь из окон на темные улицы, зябко кутаясь в одеяла в холодных квартирах, карабалтинцы усаживаются смотреть один сериал за другим. А что же им еще делать? Обсуждать необыкновенное убийство, случившееся в соседнем доме, едва стемнело? Думать о будущем? Страшно! Поэтому, возделав приусадебные участки, карабалтинцы приступили к укреплению всяческих собственных дверей и окон. Каждый строит себе крепость сам.
    И никому в голову не приходит, что живем мы в одном доме, в одной стране, что есть у нас правительство, от которого, в общем–то, и можно узнать, какое будущее ждет местный некогда крупный завод, а с ним заодно и всех жителей города. Не приходит в голову. А ведь время новое. И власть новая. И вот даже участки перекопали, а не делали этого едва ли не десять лет. Может быть, зря? Или все–таки не зря? Ау, служивые люди, город Кара–Балта хочет услышать от вас, что с ним будет дальше?
    Людмила Жолмухамедова.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/13676/