Экология души

    Как мы уже сообщали, вышел из печати новый сборник стихотворений известного русского поэта Кыргызстана Александра Никитенко «Некто я». По отзывам специалистов, это значительное явление в современной отечественной литературе. Своими размышлениями о книге сегодня делится авторитетный критик и литературовед, член Союза писателей СССР и КР Георгий Хлыпенко.
    В русской поэтической традиции давно укоренен образ поэта–пророка в двух ипостасях: пушкинском (“И, обходя моря и земли, //Глаголом жги сердца людей”) и лермонтовском (“В меня все ближние мои // Бросали бешено каменья”). А.Никитенко, пропустив сквозь творческое сознание эти образы, решил, что для него более приемлем лермонтовский тип гонимого пророка:
    
    Нет в своем отечестве пророка,
    как сердца глаголами ни жги.
    
    Прямо в сердце бьют тебя
    каменья,
    в озвереньи брошенные вслед.
    А.Никитенко убежден в жертвенном предназначении поэта:
    Поэт,
    по сути,
    чуточку Матросов.
    У каждого
    есть свой
    последний дот, —
    поэтому находит для поэта творчески индивидуальный образ — “самосожженец”:
    Живой вопящий факел —
    Блок, Есенин,
    Ахматова, Высоцкий, Пастернак,
    — включая в этот поэтический мартиролог и себя самого:
    Я тыщу раз
    сжигал себя
    стихами.
    Но мир
    плевал на это с высоты.
    Отсюда — трагедийность мироощущения поэта в обществе, которое не внемлет поэту — носителю высшей истины.
    С какими же поэтическими откровениями стучится в наши сердца “самосожженец” Александр Никитенко?
    “Я поэт возлеесенинский”, — признался как–то он (сборник “Третий раунд”) — и в этом нет сомнения. Самое главное, что роднит его с Есениным, это есенинское отношение к природе как первоисточнику жизни, красоты и поэзии. Для А.Никитенко, выросшего в “селе с названьем лебединым” (Лебединовка — пригород столицы Кыргызстана), природа — не только место земного бытования человека (окружающая среда), но и сфера его космического бытия (Вселенная, универсум, материя).
    По утверждению поэта, человек есть “тождество природы и души”. И если человек живет в гармонии с природой, он обретает и душевную, и духовную гармоничность.
    “Земная поэзия” нашла свое художественное выражение прежде всего в пейзажной лирике, большая часть которой вошла в первый раздел сборника — “Сад”.
    Лирика природы у А.Никитенко пронизана яркими красками. Особенно изобретателен поэт в словесной живописи, в связи с этим обращают на себя внимание образные ассоциации с картинами известных художников: “Облака, как лебеди Рылова, // пластики распластанной полны”; “Чем–то вовсю кончаловским // ломится в окна сирень” (“Сирень” П.П.Кончаловского); “Красного коня // в живую синеву большое утро // выводит за собой на поводу” (“Купание красного коня”, К.С.Петрова–Водкина).
    Земное “тождество природы и души” достигает высшего проявления в сфере космического бытия, пространственно–временными параметрами которого являются бесконечность и вечность.
    Космическое бытие — не мистика (“Слава Богу, я поэт, не мистик”), а реальность в ее художественном преломлении: “И уютная горница деда // от вселенского света светла”; “Снежинки, // как секунды, // в тебя // из вечности // летят”; даже ночные петухи “ из космоса // из черной бесконечности // …вскричать улавливают знак”. Эта симметрия не нарушается даже в том случае, если душа человеческая сгорает в огне земной жизни, как это происходит в миниатюре “Астролирика”:
    В огонь мне подливали масла,
    и я, горя, сгорел дотла.
    Там, где звезда души погасла,
    зияет черная дыра.
    Появление “черных дыр” в космосе — это нарушение естественного “тождества природы и души”, инициатором которого выступает homo sapiens — человек разумный, живущий в эпоху НТР — научно–технической революции.
    Такова, в общих чертах, натурфилософская концепция А.Никитенко. Она выводит его на одну из главных тем современного общественного сознания — экологию человека. У художественной экологии человека свой аспект темы — отношение человека к природе как мерило его социальных, духовных и нравственных качеств. В этом направлении работает и поэтическая мысль А.Никитенко.
    Я плыл по озеру вчера.
    Тонула в озере пчела.
    Я спас ее и снес в траву.
    Живи, пчела, раз я живу.
    В этой бесхитростной, но трогательной миниатюре заложен глубокий философский смысл. Он заставляет нас вспомнить, что термин “экология” образован от греческого слова oikos — дом, жилище, родина, и внушает мысль о том, что мы должны заботиться о природе так же бережно, как о собственном доме.
    Для экологической поэзии А.Никитенко характерны две стилевые тенденции — лиризм и публицистичность при явном преобладании последней. Это и понятно: экология — тема публицистическая. Образные картины тут выглядят как поэтические обвинения: “смогом убитое поле”, “ядовитые клочья тумана”, “мертвы небеса, отраженные мертвой водой”, “канцерогенные снега”, “радиоактивная рыба”, “лысые Альпы”, “Земля, как скальп”, как “ядерный могильник”. Даже над родным селом поэта сгустились экологические сумерки.
    Публицистические стихи на экологическую тему задают тон всей публицистической поэзии А.Никитенко. Логика ясна: человек, разрушающий окружающую среду, природу, натуру, как говорили раньше, разрушает свою человеческую сущность, естество, натуру. “Болевой огонь”, которым Природа “запалила” сердце поэта, переносится на духовное состояние общества — и поэт приходит в негодование, а “негодование рождает стих” (Ювенал).
    Поэтическая публицистика А.Никитенко, наследующего традиции В.Маяковского, Е.Евтушенко, А.Вознесенского, оставляет сильное впечатление. Не зря сам поэт с удовлетворением констатирует: “Сильней небытия // звездная моя публицистичность”.
    Завершая разговор о публицистической поэзии А.Никитенко, представленной стихами “правдивыми, как нарыв”, следует обратить внимание на ее перспективный оптимизм, нашедший выражение в ряде афористических строк:
    Всё хаос! Всё зола!
    Всё — трын–трава!!!
    Но в хаосе гармония жива.
    (“Мой пыл остыл…”)
    С прогрессом зла растет
    его антоним.
    Его мы, как сквозь строй,
    нередко гоним…
     (Там же)
    Чем больше мерзости кругом,
    тем жарче жажда идеала.
    (“Куда ни кинешь —
    масскультура…”)
    Жажда идеала является лейтмотивом второго раздела сборника — “Душа тоскует по высокому”. Высокое — это естественные, природные, т.е. экологически чистые, представления о нравственных ценностях человеческой жизни — дружбе, любви, семье. Как они реализуются в художественной практике, можно судить по любовной лирике поэта.
    Для самого автора заветным произведением о любви является, по всей видимости, стихотворение “От старых вымокших черешен…” (в ранних публикациях — “Первое свидание”), под которым стоит многоговорящая дата его создания — 1965–2004 гг. Лирический герой, тайно влюбленный в свою одноклассницу, идет “на свет ее окна” “сквозь черный ливень, как сквозь бред”, и видит: “она, нагая, гасит свет…”.
    И он погас.
    Я обернулся! –
    Но лишь дождем гудела тьма.
    Стыд, что я к тайне прикоснулся,
    обжег и свел меня с ума.
    И я ушел опять во тьму.
    Я знал, минуя лужи в пене,
    что на нее не подыму
    глаза на школьной перемене.
    Это целомудренное отношение к женщине лирический герой проносит через всю свою жизнь.
    На склоне лет
    люблю ее одну,
    как любит старый князь
     свою княжну,
    как любит старый царь
     свою царицу,
    как любит лев седеющую львицу.
    В сборнике не так уж много любовных стихов, но большинство из них художественно оригинальны, к примеру: “Эта женщина — вещая птица…”, “Встреча”, “Портрет”, “Галактика”.
    Душа, стремящаяся к высокому, обретает его не только в этической, но и в эстетической сфере духовности, где высокое, то есть прекрасное, получает свое наивысшее выражение. Это — поэтическое творчество, поэзия, которая “подвластна только небу , // где Бог, и вечность, и талант”, а поэт, подобно Богу, выступает в роли творца, только не макромира, а микромира, т.е. художественного мира, создаваемого по законам красоты. На мой взгляд, эта мысль — осознанно или подсознательно — нашла свое образное выражение в названии сборника — “Некто я”. Читатель, хорошо знакомый с Библией, может вспомнить, что в одном из эпизодов Книги Бытия под именем Некто скрывался Бог, который боролся с Иаковом всю ночь, а когда взошла утренняя заря, сказал ему: “Отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль; ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь” (32:28). Да и заголовок книги начертан на небесно–голубом фоне обложки белыми рукописными буквами, за которыми, как Знаки судьбы, проступают те же, только трудно различимые очертания.
    Однако поэт А.Никитенко менее всего богоравен или богоподобен: он — “весь земной, а в сердце божество”. Земная, бренная ипостась проецируется и на его личную жизнь (“Я жил в бараках”, “Меня растила улица”, “Я искал возмужанья в вине”), и на его творчество (“Я поэт — рабочий вол и пахарь”, “У меня тяжелая работа”), и на его общественное признание (“Не ставьте памятник поэту! Признайте бренного сперва”). А “божество в сердце” — это и творческий процесс (“Я тыщу раз сжигал себя стихами”), и готовность к самопожертвованию (“Удел поэтов одинаков: // хулы — года, хвалы — момент”), и приобщение к вечности (“вам, сверхдальние наши потомки, // я стихи излучаю как свет”).
    А.Никитенко–поэт творчески осмысливает свою поэтическую родословную, в которой на первом плане значатся знаменитые поэты Руси: Пушкин (“был всесилен, как спирт, и хорош”), Лермонтов (“мучил нежную совесть мою”), Некрасов (“ставил ненависть мне на любви”), Кольцов и Есенин (“мои ландыши в чистом снегу”), Евтушенко, Глазков и Рубцов (“пьянили меня и любили”). И вот вывод:
    …Голос мой –
    их полон голосами.
    И этим самым –
    он неповторим.
    Действительно, поэзия А.Никитенко прочно опирается на традиции русской классической поэзии. Наиболее наглядно это проявляется в таких формах, как цитаты, заимствования, реминисценции. Подобные художественные приемы — это своего рода новые узоры по старой кайме. И чем больше их, тем объемнее культурный багаж поэта и, следовательно, масштабнее его литературная традиция. Поэт Д.Самойлов справедливо считал, что “масштаб писателя определяется объемом его культурного потенциала, в этом он — наследник данной культуры. А если не наследник, то и не писатель, а так, сочинитель”. Иными словами, литературная традиция — это форма бытийного существования литературы.
    А.Никитенко — поэт–традиционалист, но он не чуждается и авангардизма, модернистской поэтики, свойственной современной литературе. Наглядным подтверждением сказанному является его обращение к визуальной поэзии (видеопоэзии).
    Книга “Некто я” открывается видеостихотворением, графически имитирующим силуэт человека в полный рост. Его содержание — философское размышление о человеке как существе, непостижимом для разума. Здесь обращаешь внимание на отсутствие знаков препинания и наличие только строчных (маленьких) букв. Это так называемая поэтическая вольность, т.е. преднамеренное или невольное отклонение стихотворной речи от языковых, синтаксических, метрических и других норм, допускаемое для решения определенных художественных задач. Каких — скажу ниже.
    Другой пример — видеостихотворная миниатюра, приводимая тут полностью:
    мы не можем ждать милостей
    от природы
    мы не можем ждать милостей
    мы не можем ждать
    мы не можем
    мы
    м
    м?
    Замечательное произведение на экологическую тему! Поясню только, что в основу его положена популярная когда–то, в доэкологическую эпоху, фраза советского ученого–биолога И.В.Мичурина: “Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее — наша задача”.
    В стихотворении “Озеро” визуальным компонентом является последовательно проведенная анафора — единоначатие всех строк со слов на букву “о”. Художественная мотивировка — создание образа–символа “озеро” (слово с начальным и конечным “о”), в котором сокрыт некий бытийный “закон обязательной округлости
    окончательной оконечности околичности около о”.
    Ну а теперь об упомянутой поэтической вольности. Устранение знаков препинания производится по той причине, что они “препинают”, становятся препоной, препятствием для художественного выражения авторской мысли. Это не формализм, а форма проявления поэтической оригинальности, т.е. содержательная форма.
    В стихотворении “В полях” без знаков препинания представлена только “космогоническая” часть — “голос,// которым вся вселенная полна”. Вот как осуществляется переход из одной графической системы стиха в другую.
    И слышу я
    гудящую над полем
    вдруг правдой обернувшуюся
    ложь:
    … ты
    смертен потому
     что жизни полон
    но ты
    бессмертен тем
     что ты умрешь…
    Это — работа “души, ступившей в космос”; ощущение себя частицей вселенского бытия, которое не поддается разуму, а потому не имеет “знаков препинания”; стремление “подзарядиться вечностью, как Бог”.
    Основные достижения А.Никитенко в области видеопоэзии я связываю с третьим разделом книги “Зона палиндромона”. Раздел предваряется авторским предисловием, из которого можно получить следующие сведения.
    Палиндромон (перевертень, “рачий стих”) — стих, который читается одинаково слева направо и справа налево. В русской поэзии к палиндромону обращались Г.Р.Державин, А.А.Фет, В.В.Хлебников, А.А.Вознесенский и другие поэты, наделенные способностью улавливать “причудливые и прихотливые переливы речи или печатного текста”. В русской поэзии Киргизстана никто, кроме А.Никитенко, к палиндромону настолько всерьез не обращался.
    К сказанному следует добавить, что образность в палиндромии — чрезвычайно интересное, самостоятельное и малоизученное явление. Образ этого типа — в оригинальном сочетании семантики, синтаксиса и звука — может возникнуть лишь в стихе–перевертне.
    Он музе безумно
     и
    лире верил.
    Учил кличу:
     залазь
    в омут умов
    и разом озари!
    Это — из “Перевертня Велимиру” (Хлебникову), который, кстати, не вошел в анализируемый сборник: видимо, чем–то не удовлетворил автора. Тем не менее это уже поэзия, а не словесное упражнение или локальный эксперимент.
    О том, каких успехов добился А.Никитенко–палиндромист можно судить только по одному факту: от коротких, в несколько строк, стихотворений он перешел к объемным, в несколько страниц, поэмам, хотя жанр поэмы, по его признанию, ему глубоко чужд. И те и другие широко представлены в сборнике, поэтому читатель, вступивший в “зону палиндромона”, имеет возможность самостоятельно апробировать на художественный вкус эти экзотические стихи.
    На мой взгляд, в палиндромии наиболее отчетливо проявляется творческая индивидуальность А.Никитенко как поэта, активно работающего в слове. В этой области художественным ориентиром для него является поэт–словотворец Велимир Хлебников, утверждавший, что “сущность поэзии — это жизнь слова в нем самом” и что поэту дозволено “все, что не противоречит духу русского языка”. Именно работа в слове вывела А.Никитенко на тот уровень поэтического мастерства, который определяют как артистизм, виртуозность.
    Работа в слове прежде всего способствовала расширению поэтической лексики А.Никитенко. В словарном составе его языка представлены самые разнообразные лексические пласты, которые, взаимодействуя между собой, дают необходимый художественный эффект.
    С особым старанием А.Никитенко разрабатывает пласты, залегающие на противоположных уровнях: один уходит в вековые глубины народного языка, другой формируется в современной жизни. Нижний пласт — это старославянизмы, диалектизмы, просторечия; например: “голубая искристая мга”, “проплывая в эпической стыни”, “улетели соловьи и скворки”, “по закрайкам курчавится иней”, “ласточки кормят подлетышей”, “вслед трусит, отстав от брички,// крупный рыжий кабыздох”, и т.д. Верхний пласт — это неологизмы (новые слова), в том числе авторские неологизмы; например: “ясь Христова завета”, “мои стихи не жалкая невнятца”, “звенят лимонногрудые синицы”, “вернитесь, туры эхорогие”, “звездопевной вселенной звеня”, “родной женой, стихиями овытый”, “отъязычествовал на лире//нобелевский лауреат” и т.д.
    Особенно результативна его работа в слове при звуковой организации стиха. А.Никитенко — подлинный мастер аллитерации (повторение согласных звуков), которая является эффективным средством выразительности художественной речи. Несколько примеров:
    Стуки на стыках —
    по стынущим нервам.
    
    И воздух, взрезаемый крыльями,
    Упруго и сочно звенит.
    
    Замело, запуржило, заснежило,
    замережило даль впереди.
    
    Листья шершавы на ощупь,
    Шаг приглушают шурша.
    Достигнув поэтического артистизма, А.Никитенко щедро одаривает читателя художественными находками. Он может написать стихотворение одними глаголами (“Глаголы”), даже однокоренными словами (“Молитва бомжа”). Может варьировать один и тот же эпитет в сочетании с разными определяемыми словами, создавая экспрессивно–ассоциативные образы (босая девушка — босая душа — босая поэзия).
    Словом, “Некто я” — своеобразный итог сорокалетней творческой работы — талантливая книга даровитого поэта. Она делает честь не только русской литературе Киргизии, но и русской литературе в целом, наследником которой считает себя Александр Никитенко.
    P.S. В стихотворении “Моим книгопродавцам” есть такие строки:
    Мир ассигнациями движется.
    Эпохи бизнесом сильны.
    Но поэтическая книжица
    порой не ведает цены.
    Увы, книга А.Никитенко к книгопродавцам не поступит. Изданная на спонсорские средства тиражом 100 экземпляров, она уже раздарена близким и друзьям автора. А для читателей и почитателей его таланта он передал по несколько экземпляров в фонды главных столичных библиотек. Не достучался–таки Александр Никитенко до книгоиздателей, которые так и не узнают, что «поэзия всегда рентабельна как экономика души».
    Георгий Хлыпенко.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/11543/