Home is best

    Палаточная жизнь, которую ведут эти узгенцы, — вовсе не то, к чему стремятся романтичные натуры с рюкзаком за плечами и фотокамерой на пузе.
    “Романтики” в виде спанья почти на голой земле и еды на костре эти узгенцы хлебнули изрядно. С 10 июня, вот уже три месяца, ютятся 12 семей под памятником у Дома культуры в селе Мырза–аке, что в Узгенском районе Ошской области.
    Роковой — другого определения и не подберешь — стала та ночь. Сонные жители Жаны–Чека едва успели спастись из–под бушующих селевых потоков. Дома, слепленные из саманного кирпича, не устояли. Поля, на которые была вся надежда по осени, были погребены под слоем глины. Скотина большей частью утонула. Список бед пополняется болячками, верными спутниками неустроенности.
    Тридцать три семьи были эвакуированы в Мырза–аке. МЭ и ЧС выделило российские большие палатки, гуманитарные миссии подбросили муки с маслом. Больше половины пострадавших постепенно расселилась по родственникам, а эти 12 семей остались. И, похоже, о них забыли: выборы, инаугурация, День независимости. Не до них, понимаете ли.
    А южане, кажется, и свыклись со своей участью. Пороги обивать надоело, да и к кому еще обратишься?
    Быть нахлебниками и попрошайками тоже не очень хочется, тем более что впереди зима. Сани приготовить уже не получится, но и в роли Стрекозы крыловской оказаться им не очень улыбается. Поэтому днем этот палаточный городок пуст. Даже не машут хвостами собаки, растянувшиеся у порога нового жилища. Ребятенок прикорнул головой на бордюре, зажав в ладошке коробок–игрушку. Возле другой палатки — побитый китайский велосипед “на приколе”, нехитрый скарб вроде самодельного рукомойника и казана на костре.
    Из палатки выныривает Гульсун Ибраимова, внимательно смотрит на незваных гостей и с надеждой заговаривает — про то, как тяжело пришлось, что ссуду на дом еще не получили, хотя власть когда еще обещала.
    К поселению подходит Назар Жумабай. Тоже, говорит, местный — в той палатке живет. На вопрос “где остальные земляки?”, отвечает: “Остальные на горах. Семечка–пемечка там. Работать надо. Купить надо. Картошка–маркошка там”.
    — В хозяйстве все было, — мужчина обыденно спокойно говорит о беде, надоело бессмысленно пересказывать явно. — Все пропало. Только шифоньер таскать успел, в большой палатке теперь стоит. Ничего живого не осталось. Единственная одежда, что на мне было (поправляет стеганый жилет). Никакого урожая: помидор, все, что посадил — не осталось. Сель, грязь полный был тогда ночью. Хорошо, сам живой вышел и дети.
    Детей у него четверо. Трое учатся: каждому Жумабай, несмотря ни на что, прикупил белое, чтобы в школу засранцами не ходили и уважение учителю выказывали. Нелегко в чужую школу ходить. Спасибо учителям: не по участку, но приняли маленьких отселенцев. Хотя с документами проблемы.
    Старший сын утром на чужие поля выходит, хоть какую–то копейку в дом принести — на хлеб.
    — Государство ничего не дало, никаких денег, — сетует мужик. — А ведь скоро зима. Холодно уже, болеем сильно. А дом — нету…
    …”East or west, home is best”. Нет, это не школьный топик мне вспомнился. Стоит такой знак — фабричного, между прочим, производства — на обочине трассы, ведущей к Узгену из Мырза–аке. Отселенцы, которых мы видели на дороге, даже не помышляют о том, чтобы податься в иные края — из праздного интереса или потому, что жизнь прижала. Выбор “East or west” для них не стоит. Но где и когда у них появится своя крыша над головой, пусть даже не самая лучшая, по меркам времени, но — своя?
    Татьяна Орлова.
    Фото автора.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/11351/