«Любить есть действие, – не состоянье»

    Сегодня ведется немало дискуссий по поводу школьного образования. Я же с благодарностью вспоминаю начальные школьные годы. Думаю, люди, формировавшие учебную программу тех лет и работавшие над составлением учебника "Родная речь", знали свое дело. Нам приходилось заучивать стихотворения, авторы которых сопровождали потом нас по жизни многие десятилетия.

    Одним из них был и остается Афанасий Афанасьевич Фет. А знакомство с ним начиналось с таких вот бесхитростных и сразу западавших в память и душу строк:

    Чудная картина,

    Полная луна,

    Свет небес высоких,

    Одинокий бег.

    А двумя годами позже в нашу жизнь вошло другое его стихотворение:

    Ласточки пропали,

    Наверное, с той самой начальной школьной поры Фет вошел в число моих поэтов.

    Древним принадлежит наблюдение - поэтами не становятся, поэтами рождаются. Афанасий Фет действительно родился поэтом. Уникальная художественная одаренность составляла его суть, нерв его души. С самого детства он, говоря его же словами, был "жаден до стихов", испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, "повторяя сладостные строки" Пушкина.

    14-летним отроком, будучи воспитанником немецкого пансиона в одном из городов Прибалтики, он ощутил первые "потуги" к поэтическому творчеству. Позже в воспоминаниях "Ранние годы моей жизни" он напишет: "В тихие минуты полной беззаботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность; но в конце концов оказывалось, что стремились наружу одни спирали стеблей, на которых никаких цветов не было. Я чертил на своей аспидной доске какие-то стихи и снова стирал их, находя их бессодержательными".

    Это подводное вращение набрало силу, когда Фет учился на словесном отделении философского факультета Московского университета.

    Первое "благословение" на серьезное занятие литературой молодой Фет получил от Гоголя, который, ознакомившись с переданными ему рукописными образцами творчества, посоветовал юноше продолжать начатое, заметив "это несомненное дарование".

    Исключительно требовательный и обладавший высокой эстетической чуткостью Белинский говорил о начинающем все активнее печататься поэте, что "из живущих в Москве поэтов всех даровитее г-н Фет".

    Редко у кого непроницаемая внешность так была обманчива и не соответствовала духовной сути, как у Фета. Пожалуй, лучше всего сказал об этом Лев Толстой: "Откуда у этого добродушного, толстого офицера... такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?"

    Внешняя жизнь Фета протекала без особых видимых катаклизмов - воспитанник привилегированного образцового пансиона, куда он был помещен не без протекции Василия Жуковского, студент, офицер, помещик, камергер двора его императорского величества. Однако его бытие было серьезно осложнено, по крайней мере, двумя обстоятельствами, наложившими отпечаток на его судьбу, психику, образ действий и мыслей, мировоззрение в целом.

    Первое обстоятельство связано с происхождением Фета. Родился и провел детские годы он как старший сын в семье богатого и просвещенного орловского помещика Афанасия Шеншина и его жены, урожденной Шарлотты Беккер, с которой тот встретился в Германии. Когда мальчику было 14 лет, духовные власти Орла установили, что он родился до брака Шеншина с Шарлоттой, которую тот увез от ее мужа, дармштадтского судебного чиновника. А через месяц в России она родила мальчика, которого назвали Афанасием.

    И вот четырнадцатилетнему воспитаннику пансиона Шеншину приходит письмо от отца, в котором сообщается, что отныне он должен именоваться Афанасий Фет и в связи с этим лишается дворянского звания, имущественных прав, русской национальности и гражданства, положения в обществе.

    Потомственный дворянин, богатый наследник внезапно превратился в "человека без имени", иностранца весьма сомнительного происхождения.

    Юный Фет воспринял это как мучительный позор и огромную катастрофу, "изуродовавшую его жизнь". Весь его последующий жизненный путь был посвящен тому, чтобы вернуть фамилию Шеншин и дворянское звание.

    Спустя несколько десятилетий ценой огромных усилий ему удалось доказать обществу, что он принадлежит к дворянству России, что он не Фет, а Шеншин. На что его друг Иван Тургенев не без иронии заметил: "Как Фет вы имели имя, как Шеншин вы имеете только фамилию".

    Добившись права принадлежать к роду Шеншиных, восстановив дворянство, поэт все же сохранил за собой имя своего настоящего отца.

    Другая трагическая коллизия пришлась опять-таки на дни его ранней молодости. Будучи унтер-офицером кирасирского полка, расквартированного в Херсонской губернии, Фет познакомился с Марией Лазич, девушкой из небогатой семьи. Они полюбили друг друга. Но из-за неимения достаточных средств молодой человек не мог на ней жениться. Девушка вскоре после его отъезда при загадочных обстоятельствах погибла. Подозревают, что это было самоубийство. Всю жизнь, до глубокой старости Фет писал стихи, обращенные к ней, и до конца дней не мог ее забыть. Эта жизненная драма питала его лирику, придавала стихам драматизм и остроту, которую чувствовали современники поэта. И не только современники. Блок охотно цитировал слова Фета: "Любить есть действие, - не состоянье".

    В минуты подъема поэт утверждал, "что жизни нет конца". Преодоление трагедии, перерождение ее в гармонию и радость - одна из сильных сторон поэзии Фета. Его поэзия утверждает жизнь, преодолевая смерть.

    * * *

    И серебрит и обрывает.

    В пути приутомясь, покорней мы других

    Задорным править хороводом.

    Так что ж! ужели нам, покуда мы живем,

    Любви певали мы утрату?

    Нет, мы не отжили! Мы властны день любой

    Нам поторопятся ответить.

    К чему пытать судьбу? Быть может коротка

    Нам Гебы пенистая чаша.

    Зажжет, как прежде, нам во глубине сердец

    В ней есть искусство для искусства.

    Вячеслав ТИМИРБАЕВ.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/25645/