Жаныш Кулмамбетов: Люблю быть свободным

    Односельчане вслушивались в яростные крики, гулкий конский топот. Тыныбек сказывал “Великий поход” — эпизод из “Манаса”. Но вот голос исполнителя взметнулся, замер. И звуки битвы умолкли.
    — Мы вышли из юрты и увидели снег, изрытый большими копытами. Снег летом! — передает слова своего деда Жаныш Кулмамбетов, исследователь главного кыргызского эпоса, драматург, театровед. — Тыныбек был настоящий гипнотизер, величайший!
    — Словом гипнотизировал?
    — Словом! “Великий поход” он исполнял все лето. Дед рассказывал, каким потрясающим сказителем был Тыныбек, как стал манасчи — все это я усвоил с детства.
    Ценные подробности ему пригодились много позже для пьесы о Тыныбеке — “Манас мой родной”. Старый Кулмамбет мог считаться настоящей энциклопедией “Манаса”. Невероятно, но и внучок Жаныш уже в пять лет знал эпос наизусть! “Мой отец Осмон по вечерам читал бабушке и деду только что вышедший фолиант. И я запомнил”.
    С детства он увлекся литературой.
    — “Манас” — причина этой страсти. И дальнейшая моя судьба с ним связана — моя дипломная работа, моя научная тема в аспирантуре в Москве. По нашей главной книге у меня несколько пьес. Одну из них “Как Манас стал Манасом” писал для мультфильма. Не успели: Союз развалился, где уж тут снимать! Год назад написал сценарий 20–серийного телефильма: китайцы хотели сделать с нами совместный проект.
    Мальчишкой он мечтал стать писателем. Еще в 6 классе сочинял сценки — “чтобы самому играть”.
    — Загадка: почему школьник из нарынского села выбрал эту форму подачи материала?
    — Наверное, она мне была близка. “Манас” и сам по себе построен по драматургическому канону. Это грандиозная эпическая пьеса. У нее все признаки драматургии: конфликт, монологи, диалоги, да не простые, а присущие драматургии.
    Играть–то свои сценки он играл, а в актеры не хотел. Но в один прекрасный день оказался среди 24 счастливчиков, принятых в актерскую студию при театре Кирдрамы из почти 300 претендентов! Соблазнила строка в объявлении: нужно сдавать кыргызский язык и литературу. А это же мечта — быть писателем!
    Дипломные спектакли были сориентированы на репертуар театра: ведь постановки оставались в нем. Он играл с Бакен Кыдыкеевой.
    — Как вы себя чувствовали с ней рядом?
    — О–о, ну… знаете… Робеешь, конечно, перед великой актрисой. Им нельзя мешать, они же звезды, привыкли быть всегда на виду.
    На премьере она ему тихо сказала: “Не заслоняй меня, отойди”.
    — Я понял, что это — железная установка. Реального театра. Не то, что было на репетиции. Отошел.
    Так единственный раз они встретились на сцене — будущий драматург и легенда кыргызского искусства, о которой он создаст одну из своих лучших пьес.
    Артистом он не стал: не дали. И не в таланте дело. Почти три года Жаныш проучился в Ташкентском театральном институте на актерском.
    — И все время думал: да, с моим ростом Гамлета не сыграть!
    — Хотя о том, каков у Шекспира облик принца Датского, до сих пор спорят…
    — Да. В театре всегда говорят невысоким актерам: “Ты маленького роста”. Это тривиальный взгляд. Есть же актеры небольшого роста или очень большого, которые тем не менее блестяще играют. А нам вот так внушают. Многие начинают сомневаться: действительно стану ли Гамлетом? И меняют профессию.
    Еще в студии ему говорили: “Прекрасно анализируешь, был бы хорошим театроведом”. С третьего курса “гамлетовский вопрос” перестал терзать Жаныша: он перешел на театроведческий факультет. “У меня уже был интерес другой: захватила литература”.
    — Первая пьеса “Украденный огонь” была написана для радио. Там ее сразу приняли, потом я ее переделал для сцены. Для радио написал более десятка пьес. В основном детские. Большинство из них — в золотом фонде. И для театра создал свыше двадцати.
    Его волнует все, что касается эпоса.
    — Многие представители кыргызской интеллигенции считают: статуя Свободы на площади Ала–Тоо — вещь не кыргызская. Женщина с крыльями — откуда у нас? Так говорят те, кто не знает нашу главную книгу. Ведь героиня, Айчурек, супруга Семетея, сына Манаса, летает, превращается в лебедя. Нет, спорят: это, мол, европейское. Мне может не нравиться Т.Садыков, молчу о художественных достоинствах этой скульптуры. А я о том, что говорить такое можно только от незнания нашей истории, литературы.
    — Жаныш, сериал “Манас” с китайцами двигается?
    — Говорят, переводят сценарий. Но я чувствую, проект вряд ли осуществится. Знаете, сценарий написан в стихах.
    — Как и сам эпос?
    — Да–да–да–да. Хотя строится по законам прозы, но ритм, рифма стиха сохраняются. Пьесы “Манас мой родной” и “Как Манас стал Манасом” я так же писал. Даже ремарки рифмованные.
    Как театровед он перечитал горы произведений мировой драматургии. И открыл для себя таких авторов, как Ибсен с его “врагом народа” доктором Стокманом, Пиранделло, Беккет — “В ожидании Годо”...
    — Как мы были воспитаны? Отрицательный персонаж, положительный… А тут, читая этих авторов, я понял: человек многолик, многомерен, в разных ситуациях проявляет себя по–разному. И раскрыть человеческую сущность очень сложно. Это изменило и мою драматургию.
    И открыло ему глаза на привычное. Почему, например, героиня малого эпоса воительница Жаўыл–Мырза столь чтима в народе? Да, батыров принято восхвалять.
    — Но ведь она убила возлюбленного ради шести табунов лошадей, я утрирую, конечно. Женщине предназначено быть созидательницей. А она убивает и не кается. Ее кровожадность, ее преступление мы возвышаем до героизма. Это вызывает внутреннее сопротивление.
    На основе этой истории он создал современную пьесу. Где провел новые параллели — Жаўыл–Мырза — Саломея, потребовавшая у Ирода голову Иоанна Крестителя; Жаўыл–Мырза — Медея, убившая своих детей.
    — Урок Шекспира — писать просто и глубоко, — говорит собеседник и неожиданно заявляет: в советские времена мы привыкли быть иждивенцами и не знаем цену своего продукта. А произведение — это товар, как ни кощунственно это звучит. Мы создаем для кого? Для души, может быть.
    — И теперь, когда вы садитесь писать, думаете, что произведете товар?
    — Я учитываю все моменты. Всегда держу в уме зрителя, читателя. Что я хочу им сказать? Будет ли им это интересно?
    — То есть вы — как актер, которому без публики неинтересно играть?
    — Так и должно быть. Художник тоже создает для людей, не для себя. Для меня это уже создано, оно во мне.
    Он написал пьесы о Таттыбюбю Турсунбаевой, Бакен Кыдыкеевой, Айтматове и Бюбюсаре Бейшеналиевой.
    — Художник — ваш любимый герой?
    — Меня очень интересуют трагические судьбы. Поскольку я связан со сферой искусства, видел, в каких обстоятельствах жили эти люди, что им мешало. Я остро чувствую несправедливость их судьбы, их окружения. И начинаю писать.
    Когда он учился в студии, Таттыбюбю уже была ведущей актрисой.
    — Чай с ней не пил. Но наблюдал со стороны, как ее хают, поносят. Зависть, интриги. И подумал: талантливых, умных людей не любят. Они всегда одиноки. Окружение их давит, хочет задавить. Не только у нас. Это свойственно вообще человеку. То же и с Бакен. Мы видим ее славу, триумф. Что за ними — знают немногие. И ее личная жизнь, и жизнь в театре — незавидны. Актрисе всячески отравляли существование: делали все, чтобы ей не давали званий, чтобы ее исключили из театра — ее увольняли дважды! На нее клеветали. И даже подожгли дом… В свое время и на Айтматова были гонения, в начале 60–х годов, с “Джамилей”. Все это для меня одна тема — художник и общество, художник и судьба.
    Пьесу “Таня, Таня, Таттыбюбю” до сих пор не поставили — “обстоятельства не позволили”. Он собирается ее переделать.
    — Тогда, лет 10 назад, я был слишком категоричен. Можно сделать пластичнее, глубже. Именно в плане философии. Это типичная судьба не одной актрисы, а вообще талантливых людей. Мне сейчас многие предлагают написать о том, о другом, но я не вижу в судьбах “кандидатов” драматизма. А если я не пропущу это через себя… Просто не могу по заказу писать. Глубины не будет.
    — Чем вас привлекла фабула “Чингиз и Бюбюсара”?
    — Трагичностью. Это нереализованная любовь. По глубине трагичности это как история Ромео и Джульетты. Только взрослых. Все мы прекрасно знали, как мои герои любили друг друга — это была легенда. Но на ней лежало табу. Пока Айтматов сам не признался в книге “Плач охотника над пропастью”.
    Эту вещь Кулмамбетова назвали лучшей на ярмарке новых пьес Центральной Азии за последние 10 лет. А тюзовскую постановку о Кыдыкеевой “Талант и судьба” — лучшим спектаклем на фестивале бишкекских театров.
    — Великолепный спектакль, думаю — одна из самых замечательных работ режиссера Алмаза Сарлыкбекова и актрисы Назиры Мамбетовой. Не потому, что это моя пьеса. За последнее время я получил глубокое удовлетворение от двух спектаклей — “Талант и судьба” и “Курманбек” Нурлана Асанбекова. Две разные эстетики, но дали мне как специалисту удовлетворение. Великолепная игра актрисы. Такого трагизма, такой глубины могла достичь только Назира.
    Когда он создает пьесу, видит события, героев.
    — Даже слышу тембр голоса. Иначе не получится. Когда писал о Кыдыкеевой, видел и облик, и выражение ее лица, слышал голос.
    — Когда смотрели Назиру в роли Бакен, вы узнали тот тембр, увидели то выражение?
    — Были моменты. Но это все равно Назира. Ее понимание, ее постижение души Кыдыкеевой. Она прекрасна в этой роли.
    После спектакля автора тоже пригласили на сцену. Он начал говорить.
    — И вдруг смотрю — в зале плачут люди. И мне стало плохо. Я помолчал чуть–чуть, переборол себя. И снова заговорил.
    Он собирается открыть свой театр. Театр наций “Адеми” — несколько трупп под одной крышей — “кыргызская, русская, естественно, возможно, уйгурская, возможно, дунганская, возможно, корейская”... Это реальное воплощение его убежденности: нельзя ставить один народ выше другого. Не надо придумывать национальную идеологию — уже давно существуют принципы гуманизма. Что еще надо? Национальная идеология не может быть выше идеологии гуманизма. Многонациональность — наше богатство. Только вместе мы достигнем расцвета нашей общей родины.
     — Вы занимаетесь новым театром. А пьесы?
    — Первая условно называется “Ты жив, есаул!”. К сожалению, я вижу современных есаулов, которые вчера служили коммунистической идеологии, сегодня служат, так сказать, демократии. Если завтра мы с вами получим фашистское государство, будут на службе у него. Пьеса о перерождении души человека.
    Он работает над еще одной пьесой и намеревается ставить “Канат и Зарина” — это трагическая история любви.
    — Жаныш, у вас столько забот, а ваша сотка молчит.
    — Сотку не люблю. Потому что не люблю зависимости, чтобы дергали все время. Люблю быть свободным. Сколько ни приглашают на разные заманчивые должности — отказываюсь: для творческого человека личная свобода, свобода творчества дороже.
    Хотя в свое время он кем только не работал — и возглавлял репертуарно–редакционную коллегию Минкультуры, и был первым замом председателя Союза театральных деятелей — “с Чолпонбеком Базарбаевым вместе его создавали”.
    — А потом все бросил и уехал в аспирантуру в Москву. Когда я был главным редактором, все время страдал, что мало пишу, что я зависим от обстоятельств. И в СТД — то же самое. Даже сердце пошаливало, “скорую” часто вызывали… Так и ушел в творчество.
    Зоя Исматулина.
    Фото из архива драматурга.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/11734/