Даждь нам днесь

    Она сидела на казенном пластиковом стульчике под палящим майским солнцем, безжалостным и вездесущим, какое бывает только в Центральной Азии. Ее уже начавшие мумифицироваться руки были сложены на деревянной ручке дорожного посоха. Две их кисти лежали коричневой стопочкой, как куски черствого хлеба. Никитична чувствовала себя тряпичной куклой, наподобие той, которой она играла в неправдоподобно далеком детстве. Толкни - и упадет безвольным кульком. С каждым годом ей все труднее заставить себя девятого мая, в День Победы, топать на площадь. Хоть речи и говорят торжественные, но праздник уже не ощущается в той мере, что было еще десять лет назад. Викторине Никитичне сунули в руку дежурную гвоздичку, и она от этого еще больше потеряла в мобильности. Теперь она не знала, куда ее девать, и вынуждена была проявлять заботу о цветочке. Ее печальные глаза выцвели, как любимый васильковый сарафан из крепдешина, а огрубевший от времени хрусталик потерял эластичность и не реагировал на потуги мышц растянуть его, в связи с этим Никитичне было очень сложно сфокусироваться на происходящем. Ее внимание то и дело переключалось на Карлу с красным знаменем в руках. Очевидно, она его не выпускала из натруженных ладоней с самого дня рождения Ленина. Это для нее соломинка, которая позволяет не утонуть в повседневном хаосе разнузданного капитализма, больше смахивающего на модифицированный феодализм.

    "Как она не устает? - пыталась сообразить Никитична, - видно, в заднице у нее батарейка "Энерджайзер", которая никогда не садится!" - пришла она к логичному выводу. Бабулька краем уха слушала доносившиеся обрывки бодрых докладов о невероятном процветании республики и правым рабочим полушарием головного мозга сопоставляла их с собственной информацией. Не сходилось. Сельское хозяйство развалено давно и успешно, промышленности нет и в помине. Какое уж тут процветание? Но дело-то понятное: народ нужно успокоить. Если вот так взять рубануть правду-матку, что люди могут подумать, а? Бабулька не теряла оптимизма и пошкандыбала вместе с другими участниками войны к полевым кухням, где хоть раз в год можно было досыта поесть. До следующего Дня Победы, конечно, не наешься, но все-таки.

    По дороге поклонилась Вечному огню и возложила подаренную гвоздичку. Каша из военного котла и фронтовые сто грамм согрели внутренности и запустили процессы пищеварения. Жить стало интереснее, жить стало веселее. Однако плясать не потянуло. Навалилась усталость и на мозги давило не по-детски, видно, к перемене погоды. Сильно захотелось домой.

    В маршрутке удалось инсталлировать свое бренное тело в кресло рядом с другим божьим одуванчиком. Водитель недовольно швырнул три сома к лобовому стеклу и бубнил, не переставая, какие-то шоферские заклинания. На голову постоянно падали авоськи с праздничными наборами продуктов. Потом молодой человек, неловко потянувшийся за сдачей, обронил один сом и начал активно пытаться его поднять. От усердия бедняга пукнул и покраснел от такого конфуза. Нет чтобы промолчать, так Никитичну вечно кто-то за язык тянет.

    - И стоило из-за одного сома так задницу рвать? - сочувствующе произнесла бабка, и маршрутка зашлась от хохота, а пунцовый от смущения парень выскочил почти на ходу. Водителю до зарезу понадобилось закурить, потому что у него уже уши стали опухать от недостатка никотина. Чтобы нивелировать дискомфорт, он на остановке открыл верхний люк. Поехали. Шофер в зеркало заднего вида увидел, как развеваются седые букли бабушек, и с участием поинтересовался: "Вам там под люком не сильно дует?". Ну, тут Никитичну как будто шилом в задницу пырнули. Как заорет: "Это нам подлюкам? Сам ты подлюка, супостат этакий!". И под гомерический хохот пассажиров вышла, поскольку уже приехала.

    Маленькая однокомнатная "хрущевка" с облегчением вздохнула, когда вернулась хозяйка. Никитична перекрестилась и вошла в дверь. Устала. Она села на металлическую кровать с никелированными набалдашниками и стала по привычке сканировать организм: "Башка трещит, это от перегреву и водовки. Полежу - пройдет. Печень не скулит, и сердчишко бьется ровно, это самое главное, а то сейчас и "скорую" не вызовешь". Неделю назад у бабки случилась аритмия, так ученые эскулапы наотрез отказались ехать спасать. Бензина нет, машин нет, мозгов, короче, нет. И надеяться, стало быть, не на кого. Покупайте, говорят, шприцы, сами себе делайте уколы. Нужно создавать локальную службу спасения.

    Любимый фикус в кадушке понимающе вибрировал кроной. Он вырос до самого потолка и качественно блюл прохладу в комнате. Ее было много даже в самые убойные для сердечников дни. В углу, сумрачный и основательный, как заслуженный опытный солдат, тускло поблескивал дубовыми боками старый шифоньер. Никитична поправила пирамидку из разнокалиберных подушек, самая маленькая из которых больше подходила для иголок, надернула тапочки и пошла хозяйничать на кухню.

    На столе, подоконнике и полочках маленькой кухоньки горками расположились стеклянные банки для солений, кастрюли, тарелки и чашки. За годы совместной жизни каждая из кастрюль и плошек отвоевала себе место по достоинству и теперь заслуженно его занимала. Никитична разожгла газ под облупленным эмалированным чайником и вспомнила, что сегодня дочка с мужем и внуками поехали на дачу, обещали молодой картошечки привезти.

    Дверца шкафчика ласково скрипнула. На полочке желтела целая кипа различных бумаг. Бабке нравилось их перебирать. Это возвращало ее на пять, десять, а иногда и на пятьдесят лет назад. Для чего мы храним фотографии? Именно для того, чтобы лет через десять изрядно проплакаться над ними. Пальцы рук уже не так хорошо слушались команд головного мозга. Никитична хотела достать несколько конвертов из коробки из-под конфет, но нечаянно толкнула кучу фотографий и почетных грамот, которые, шелестя, легко высыпались из шкафа.

    "Какой же ужасной я стала растяпой", - с досадой подумала бабулька, собирая листочки из старинных блокнотов, удостоверения и другие бумажки. Среди них попалась фотография. Отложив все остальное в сторону, бережно взяла ее в руки. На ней был ее Петя в залихватски заломленной набекрень фуражке. Он, улыбаясь, смотрел прямо на нее. "Спи спокойно, родной. Скоро, коль Бог даст, и я к тебе подамся", - прошептала бабушка.

    Зашипел чайник, и она резво поспешила на кухню, ругая себя: "Голова садовая! Устроила бы пожар, где тогда жить?". Конечно, дочка постоянно уговаривает ее продать квартиру и переехать к ней. Но Никитична знала, что этого делать нельзя. Она здесь у себя и подпитывается энергией родного дома. Здесь прошла ее жизнь, она помнит все, все помнит!

    Она лежала на россыпи подушек в прохладной спальне и разглядывала побеленные стены: "Дети после смерти Пети сделали ремонт, разбирать все стали, хотели выбросить все лишнее. Ничего не дала выбросить, только старых газет целый мешок. Хоть бы зимой лучше топили, а то зимой, когда Петя болел, холодно было в квартире, батареи стояли еле теплые. Лежал он, укрывшись кучей одеял, бледный, худой и отечный. Испуганный. Сильно хотелось ему еще пожить. Безропотно пил все, что ему давали. Молитвы читал на исцеление, да, видно, Бог так решил. Болезнь скрутила меньше чем за год. Растаял, как свечка. Плакал молча, невыносимо было смотреть на его слезы бессилия. Знала, что не от слабости, а от безысходности плачет. Неотвратимость мучила его, и приближающуюся смерть видел он.

    За окном просигналила машина, и Никитична вскочила, ругая себя: "Скоро дети приедут, а я разлеглась, как барыня, еще ничего не сделала".

    Она пошла на кухню, извлекла кастрюлю и принялась готовить тесто для блинов. Мысли привычно жужжали и роились: "Любят ребята мои блины. Рецепт все выпытывают. А я и не знаю никакого рецепта: просто муки взять, яичек разбить да простокваши добавить, да чтобы немного постояло, выждать нужно". Достав две блинные сковородки, начала печь блины. Вскоре кухня наполнилась запахом подгорелого масла и ароматом свежеиспеченных блинов. Сковородки были разные. Одна диаметром поменьше, другая побольше и потолще. 

    Бабушка пекла блины все реже и реже. Ребята заезжали нечасто, всегда на машинах, торопливо вручат подарки или фрукты и спешат уехать.

    Никитична с тревогой посмотрела на часы. "Уже семь часов, а все нет никого. Погода хорошая, наверное, копают картошку, празднуют День Победы". Она подошла к столу, и руки невольно потянулись к колоде засаленных от пасьянсов карт. Раздался звонок. Бабушка поспешила к телефону. "Да, доченька, слушаю. А, вот в чем дело. Понятно, понятно. А я блинов напекла, гостинцев приготовила, жду, и нет никого. Думала, уж не случилось ли чего". Выслушав новости, Викторина на некоторое время затихла и посидела молча, зажав ладошки между коленей. Потом сокрушенно вздохнула и прошептала: "Да, значит, не будет у меня сегодня гостей".

    В комнате густо потемнело. Скоро отрубят электричество. "Пойду поужинаю блинами, пока есть свет". Чайник греть не стала, налила из термоса. Готовила она редко. Гораздо реже, чем с Петей. Убрала посуду и включила телевизор. Показывали что-то про разведчиков. Очередной телесериал. Полный бред. Уж про войну-то она знала все. Выключила.

    Глаза устало закрывались, как будто сама на даче картошку копала. Она зажгла ночник, комната наполнилась загадочным светом. Светильник налаживал еще Петя, заменив обычное стекло на плафон с голубым отливом. Бабушка любила его зажигать.

    "Вот, слава Богу, и легла, - закрыв глаза, подумала она. - День еще один прошел. Спасибо, Господи, что ты мне его дал! Ничего не болит, немного сердце давит - это от волнения, сейчас пройдет".

    Владимир ПИРОГОВ.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/22914/