ФотоГРАФ

    (Продолжение. Начало в номерах за пятницу с №76 за 2007 г. и в №1, 11, 13, 15, 17, 19, 21, 22 за 2008 г.)

    Неимоверная усталость лавинообразно накрыла Голицына после того, как остатки адреналина стекли в его желтые ботинки фирмы "Тимберленд". Ноги отказывались держать фотографа, а во рту был такой кисляк, как будто сжевал лепешку кизяка. Александр присел на большой кусок глины, вывороченный взрывом из дувала. Он бессильно опустил руки, которые повисли как плети. Локти ныли от ушибов, кожа на костяшках пальцев была содрана, кровь, сочившаяся из ссадин, смешалась с желтой глиной и зацементировала их лучше стрептоцида. А внутри была жуткая звенящая пустота и темнота, как в чулане, куда родители грозились запереть в наказание за детские проступки. Казалось, даже сердце перестало биться от ужаса, поселившегося в этой образовавшейся пустоте. Его биения было не слышно. Вот и пойми тут, жив ты или не жив. Есть надежда, что это просто кошмарный сон, который должен сию минуту прерваться. Но не тут-то было!

    "Хоть бы поблевать, что ли?" - подумал Голицын, фокусируя взгляд на своих руках, покрытых мелкими капельками крови. - Может, полегчало бы". Но приступа тошноты не ощущалось, даже несмотря на то, что рядом валялись кровавые детали человеческих организмов, которые еще несколько минут назад ходили, дышали и даже разговаривали. Теперь вот не без посторонней помощи находятся в разобранном состоянии.

    "Хватит, повеселился! Отдавай ствол, - лейтенант подал руку фотографу, помогая ему подняться. - Расселся тут. И вообще, что тут было? Ты воевал на танке и шарашил по врагам демократии из пушки?" Питер был покрыт толстенным слоем все той же пыли, и от этого пушок волос на его щеках прорисовывался еще отчетливее. Его лицо с "широко наивными глазами" казалось таким детским и не соответствующим трагизму ситуации.

    "Мать вашу! Столько народу полегло! - выругался Александр трехэтажными и даже более многоэтажными матами. - Как вы зачищали поляну, если пропустили такие подземные сооружения и столько духов на крышах? Батарейки в приборах ночного видения сели, что ли?" Лейтенант похлопал его по плечу: "Разберемся, разберемся. Я и сам хотел бы иметь ответ на этот вопрос. Главное - это то, что мы не облажались! Твой коллега жив-здоров, его уже эвакуировали в лагерь, окажут медицинскую помощь, в том числе и психотерапевтическую. Ты был бесподобен, универсал хренов. Надо представлять тебя к награде". Питер еще долго мог бы нахваливать нового боевого товарища, но Голицын прервал его: "Я тебя умоляю, Питер, прекрати меня превозносить, я уже исчерпал все свои скромные позы". Он отстегнул кобуру с пистолетом и протянул ее офицеру. Лейтенант встал по стойке смирно и отдал Голицыну честь. "Спасибо, сэр! - гортанно прокричал он и принял оружие. - Я все происшедшее сегодня подробно отражу в докладе вышестоящему начальству, в том числе долю твоего участия - это беспрецедентный случай. Думаю, он будет отмечен соответствующим образом!" Александр сильно сомневался: "Слушай, Питер, а может быть, наоборот, не стоит афишировать? А то попадет и тебе, и мне? Уж больно беспрецедентный случай, как ты изволил выразиться. Этика журналиста и все такое. Коллеги-журики такую вонь поднимут, что вся "Аль-Каида" потом будет сломя голову за мной носиться".

    "Ты прав, ты прав, конечно, но я ведь не могу вводить в заблуждение командира. Майор и так сам все видел, когда мы уходили. И весь взвод в свидетелях. Это было неизбежно при сложившихся обстоятельствах. Тебе нечего стыдиться. И давай завяжем эти разборки. А то я чувствую себя психотерапевтом, - он подозвал санитаров. - Осмотрите его! Он весь в крови. Возможно, ранен", - приказал лейтенант. Санитары помогли снять бронежилет, который был изрядно покоцан кусками гвоздей из пояса шахидки. Они рассматривали его, цокали языками, показывали военным, которые выпучивали глаза от удивления. "Сэр, вы родились в рубашке, точнее, в бронежилете!" - шутили вояки. В очередной раз Голицына протерли спиртом. Смыли кроваво-глиняную маску, прочистили ссадины. Ощупали всего с ног до головы - ничего серьезного не обнаружили. Только что в рот не заглянули, зубы не посмотрели. "Ну хватит, хватит! - ворчал Александр. - А то я чувствую себя, как борзая на выставке собак". Он достал из накладного кармана куртки свою непременную спутницу во всех кампаниях - безотказную "Лейку", матовая поверхность титанового корпуса приятно холодила ладонь, снял крышку с 35-миллиметрового объектива. Благородные стекла затуманились от ужаса. Завязав нервы на узел, сжав зубы, Саша поднял камеру, упаковал увиденное в четыре угла, как учил его маэстро Бальтерманц, и нажал на спусковую кнопку. Сразу стало легче. Когда смотришь на мир через видоискатель, то кажется, что он не реальный, а какой-то из параллельных, возможно, лучший, чем настоящий, но не факт. Его можно с помощью фотокамеры улучшить, сделать красивее, чем он есть на самом деле. Нужно только правильно расставить акценты, а можно, наоборот, вывернуть наизнанку, показав обывателю то, чего он сам увидеть не в состоянии. Ткнуть носом в грязь. В любом случае фотограф не должен быть простым регистратором. Снимать "по-честному", как говорят фотографы, проще всего. Это не украшает. Художник должен уметь увидеть нечто такое, чего не видят простые смертные. И уметь удивить. Чего-чего, а уж этого Голицыну было не занимать. Через пять минут он уже забыл о своих болячках и ползал на коленях, ложился на землю, залезал на крышу в поисках нужного ракурса. Черные пластиковые мешки для трупов, руки санитаров в резиновых перчатках, заляпанных кровью, усталые лица солдат - все ложилось на пленку именно так, как пожелал творец. Это потом ужаснутся Европа, Азия и все остальные континенты, это спустя время кадры станут документами, а пока это был рабочий материал, который нужно собрать в полном объеме. С собой у Голицына было пять пленок, и он решил, что пока их все не "отобьет", не уйдет отсюда. Он понимал, что эта съемка произведет настоящий фурор, и каждый кадр выцеливал наверняка. Как бы сейчас пригодилась цифровая камера! Но ее невозможно было взять с собой - слишком большая, слишком тяжелая, а на пленку так не поснимаешь. Не сотрешь плохой кадр, не сделаешь слишком много дублей, столько, сколько хотелось бы.

    Уговорил Питера спуститься в бункер. Там уже велись работы по зачистке территории, работали криминалисты, собирая улики, саперы с металлоискателями пытались обнаружить схроны. Все это при свете фонарей выглядело довольно сюрреалистично. Света было маловато, и Александр прислонялся локтем к стенкам, чтобы компенсировать длинные выдержки. Получится несколько размазанно, но "Лейка" умеет, как никакая другая камера, красиво нарисовать нерезкое изображение.

    "Ну все! Хватит! Уже на две Пулитцеровские премии наколотил, давай сворачиваться, а то тебя уже подружка заждалась, небось, все глаза проплакала", - лейтенант взял под локоток фотографа и прервал фотосессию. Александр и сам понимал, что хватит: "Спасибо, что остановил вовремя, а то я бы мог бесконечно снимать и снимать. Правда, кадров почти не осталось". Он посмотрел на счетчик, который показывал, что осталось двенадцать кадров на последней из пяти пленок. "Может, по дороге пригодится", - ободрил себя Саша и двинулся к выходу.

    Взвод построился. Александра засунули в середину. Лейтенант сказал, что теперь он просто фотограф и должен вести себя скромнее: не высовываться и, если что, падать первым мордой прямо в любимую желтую пыль. По ходу Саша исхитрился сделать несколько классных кадров. В момент остановок перед поворотами, перед проходами калиток, когда спецназовцы выстраивались, чтобы безопасно их преодолеть, он снимал и снизу, и сверху - рост-то позволял. Снимал, не наводя на резкость, на гиперфокальном положении объектива и максимально задиафрагмировав. В этом был даже своеобразный кайф! В невозможности посмотреть на мониторе отснятый кадр. Где-то под ложечкой сладко томилось предвкушение шедевра, но нужно еще все проявить и  умудриться не поцарапать, чтобы при сканировании не материться и не кусать локти от досады.

    Наконец вышли из глиняного лабиринта. Голицын обернулся и перекрестился: "Чур меня, чур меня!" Он вздохнул с облегчением и повалился на землю около бронетехники. Сверху на него запрыгнула Софи: "Изверг! Бросил меня, такую жутко беременную, и пропал почти на целую вечность. Я так переживала, так переживала - еле пережила! - Она поцеловала его мокрыми от слез губами. - Там Шухрат оплакивает свою "минидивишку" - духи ее расхреначили в лохмотья, теперь здоровенный "Бетакам" придется таскать, надорвется дедушка. Пойдем к нему".

    Шухрат был почти целенький. Только на груди несколько повязок на лейкопластыре: один самый ретивый дух тыкал его ножиком, заставляя каяться и говорить нужные фразы. Обнялись, троекратно потерлись щеками, изображая поцелуи. Подошел Питер с фляжкой спирта в руках. Открутил крышечку, достал из кармана штанов бутылку пепси-колы. "Со ствола?" - спросил он. Мужики утвердительно кивнули. Софи спросила: "Может быть, не стоит или отложить?" Но Александр весомо заметил: "Когда организм чего-то требует, ему лучше дать, а то сам возьмет". 

    (Продолжение следует.)

    Владимир Пирогов.

Адрес материала: //msn.kg/ru/news/22404/