Блокадная сага бишкекчанок Белендиновых

Распечатать

Оставить комментарий

Посмотреть комментарии

26 января 2007

СОЦИАЛКА

    Живут в Бишкеке Зинаида Николаевна Сысоева и ее младшая сестра–погодок Бэлла Николаевна Путилова, коренные ленинградки. Обеим около восьмидесяти. Несмотря на тяготы пережитого в блокадную годину и после нее, сохранили они бодрость и доброжелательность, живость и ясность ума.
    Война
    К началу Великой Отечественной Зине и Бэлле Белендиновым было 14 и 13 лет. Жили они в доме эпохи Петра Первого в центре Ленинграда, на набережной Фонтанки, в рабочей семье. Мама Васса Максимовна работала на кондитерской фабрике, была членом партии, стахановкой и вообще “знаменитой”, по словам сестер. Папа работал на Путиловском заводе монтером, еще у них была старшая сестра Катя.
    Услыхав о начале войны из черного репродуктора на стене, сестры вначале не поняли, насколько это серьезно. Папу, контуженного еще со времен гражданской, сразу забрали в отряд ополчения на защиту Ленинграда, а мама ходила копать траншеи вокруг города.
    Начало блокады. Голод
    Постепенно в городе становилось все меньше продовольствия. Как рассказывает Бэлла Николаевна, “кругом было вредительство. По радио транслировали, что Сталин дал указание все запасы продовольствия на складах развезти по магазинам. Но развезли лишь водку, горчицу, перец и соль. Это и было у нас в доме. Водку не пили, конечно, а меняли на продукты у солдат в начале войны. А склады с продовольствием фашисты сразу разбомбили”.
    Скоро в семье не осталось ничего, кроме хлебного пайка по 125 граммов на человека. Старшие Катя и Зина почти сразу слегли от голода. Мама с утра выстаивала очереди за хлебом, а обязанностью Бэллы было ходить за водой на Фонтанку. Уже началась зима, ступеньки к реке, прорубленные солдатами, обледенели, и маленькой девочке приходилось тащить ведро с водой не раз: проливала, возвращалась и опять несла, скользя и плача от усталости.
    Мама работала на заводе, где плели сетки — заграждение от вражеских аэростатов. Давали за труд рабочую карточку на 250 граммов хлеба. Папа приносил из ополчения плитки столярного клея: “Васса, свари девочкам что–нибудь”, — говорил он. Может, именно благодаря папе и тому клею и остались они живы. Клей тот, сделанный, как тогда говорили, из собак, варили, и получался студень. А горчица в доме была. Так и продержались.
    Зима 1941–1942 годов была страшна неподготовленностью к беде. “Как умирали ребятишки, тяжело вспоминать”, — рассказывают сестры. Однажды мама сказала им: “Идите, ловите кошку”. Такая добыча считалась большой удачей. Но с кошками им не повезло — к тому времени почти всех переловили. В их подъезде жила семья, где четверо сыновей вместе с матерью умерли в одну ночь от голода и холода. Мебель в квартире Белендиновых всю сожгли в камине, лучинки для освещения щипали из найденных досок. Еду готовили на керосинке или в камине. Принесенный хлеб они с мамой размачивали кипятком, пытаясь поднять на ноги Зину и Катю.
    Сколько было умерших на улицах, вспоминают сестры! Многие, потерявшие своих близких, не имели возможности их похоронить. Городские власти собирали покойников на улицах, грузили на подводы и машины и отвозили в братские могилы.
    Один из трагичных эпизодов: в их дом, через два подъезда, попала бомба, а мама ушла за едой. Прибежала соседка: “Ваша мама лежит в соседнем подъезде”. Бэлла и соседская девочка, плача, побежали туда, но оказалось, что мама просто пережидала бомбежку. Радости не было предела.
    Папа
    “Однажды в январе, в скорбную минуту, папа пришел из ополчения и сказал: “Васса, я пришел умирать”. Лег на кровать и умер. Пришла бабушка, закрыла ему глаза. Он же клей не ел, нам приносил!”, — сокрушаются дочери. Так папа лежал в квартире десять дней — тогда умерших увозили только от домов, на этажи не поднимались. А спустить с четвертого этажа его было некому — кто ходил, сами еле на ногах держались, а сестры лежали. Потом знакомая из соседнего подъезда, финка, более крепкая, подрядилась за четырехдневный паек хлеба помочь спустить отца на улицу. Там его подобрали и отвезли на Пискаревское кладбище. Горевать сил не было.
    Эвакуация
    Зимой 1942 года из города начали эвакуировать детей. Сначала без родителей, классами, но много детей гибли и терялись. Потом, по словам сестер, “Бог помог, вышло распоряжение отправлять детей с матерями. С собой мама взяла партбилет и эвакосправку. Дружинники вынесли на улицу с четвертого этажа Зину и Катю, погрузили всех в машину и отвезли на Финляндский вокзал. Оттуда в товарных вагонах уезжали ленинградцы в сытую жизнь. Поезд часто стоял, на станциях за пределами блокадного кольца мама бегала за супом с 12–литровым чайником. Зная, что в поезде блокадники, власти на остановках распределяли по вагонам еду, “даже шоколад давали”.
    Во Фрунзе!
    Два месяца ехали блокадники. Эшелон держал путь в Ташкент, людей в нем становилось все меньше, многие оставались у родственников. Когда поезд пересек казахскую границу, кормить их перестали. У людей ничего не было, кроме соли, поэтому многие умерли в пути.
    На Фрунзе выбор пал потому, что у мамы была там довоенная знакомая, которая очень хвалила климат и сытую жизнь.
    Когда через два месяца семья все же добралась до Фрунзе, всех девочек забрали в Пржевальский эвакогоспиталь, мама поехала с ними. Два месяца детей ставили на ноги усиленным питанием и уходом, а мама устроилась уборщицей в аптеку в Тюпе. Подкармливали девочек и солдаты. У детей на теле живого места не было от болячек, которые тогда называли “чирьи от худосочия”. Рубашки, в которых девочки лежали, к концу лечения стали черными от ихтиоловой мази — основного лечения. Выписали девочек из госпиталя, подводой довезли до Тюпа, где тамошний председатель колхоза дал матери крошечную комнатку в правлении. Но четверым там было тесно.
    На четыре рта колхоз давал буханку хлеба. Потом построили кузню и предложили семье уйти туда. Дети согласились с радостью — своя ведь крыша — и все лето дружно прожили вместе с собаками. Потом повезло — бесплатно взяла на квартиру добрая женщина. Что ели? Маме за труд не платили, но иногда давали ведро пшеницы, кукурузы. Девочки побирались, работали за еду на чужих огородах, за лето работы на колхозных полях заработали полмешка семечек. Так прошло два года.
    Завод и жизнь
    Потом мать пошла в парторганизацию и сказала: “В Ленинграде не умерли с голоду, так здесь умрем — хлеба, денег, жилья, одежды нету, сколько можно побираться?”. Тогда и попали они во Фрунзе, на военный завод имени Ленина. Девочки были невысокие и некрепкие, но никто снисхождения тогда не делал, все стояли у станков. Быстро вышли они в передовики, получали и премии. В 1952 году Бэллу даже избирали депутатом горсовета.
    Дали им места в двухэтажном общежитии, что и сейчас доживает свой век возле шампанкомбината. В одной комнате жили 22 человека, на общей печурке готовили еду. Питаться стали хорошо, не сравнить с прежней жизнью.
    Мама, заболев, рано ушла на пенсию. А три сестры так и доработали до своих пенсий на заводе. Дали им небольшую квартиру без удобств, стало веселее. Были они все комсомолками, а вот в партию не вступали: мол, какие мы коммунисты с четырьмя классами образования. Школу закончить никому из сестер не удалось — было не до учебы в то суровое время.
    Победа
    В ночную смену вдруг в цех вбежал начальник цеха Дичков и закричал: “Девчонки! Победа! Война кончилась!”. Сколько было слез и радости! Мастер отпустил всех домой, наказав нарядно одеться и возвращаться на праздничный митинг. Люди обнимались, а у Бэллы от радости отнялась речь, полгода она не разговаривала.
    Любовь и дети
    Но не только одна работа была, конечно. Муж Зины, сирота Саша, жил в общежитии неподалеку и сразу пришелся ко двору в этой семье. Было и у него всякое: судили за нарушения трудовой дисциплины. Уснул парень возле своего станка в третью смену, а проснулся на пять минут позже начала следующей смены — никто не разбудил. Присудили “шесть/двадцать пять”. Это означало в строгие времена полугодовое удержание четверти зарплаты в пользу государства.
    В 1948 году они поженились, а недавно отметили 58–летие совместной жизни. Родили дочку, сейчас есть две внучки и два правнука. Заводской стаж у Александра Александровича — 55 лет.
    Бэлла вышла замуж на год позже: муж–пограничник приехал во Фрунзе с афганской границы, познакомились на танцах. У них двое детей, три внука, два правнука. Сестра Катя тогда была замужем, и стали все жить большим колхозом в маленькой двухкомнатной квартирке. Потом завод потихоньку стал давать жилье.
    Награды и почет
    Награждал сестер завод сталинскими медалями за доблестный труд во время Великой Отечественной, юбилейными медалями к годовщинам Победы. Вспомнили про них и в Ленинграде — медалями участников блокады.
    Зинаида получила персональную пенсию в 132 рубля. По тем временам хороший достаток. Бэлле начислили поменьше. Зато сейчас сестры недоумевают, почему Бэлла Николаевна получает почти 1300 сомов пенсии, а Зинаида Николаевна — 1200.
    С 2006 года кыргызское правительство приравняло блокадников по льготам к ветеранам войны, а Бэлле Николаевне еще дали возможность раз в год съездить по бесплатному билету к сыну во Владивосток.
    После войны мама и сестры по разу съездили в Ленинград, никого из родных в живых не нашли, квартира была занята переселенцами из Белоруссии. От военных лет осталась у сестер большая любовь к хлебу, картошке и консервированию. За лето–осень закручивают они не меньше сотни банок всяких припасов. Вот такая Жизнь и Судьба.
    Елена МЕШКОВА.
    Фото Владимира ПИРОГОВА.